Шевелитесь, мертвецы

Кармен репетирует Мария Миронова. За предыдущую роль в спектакле Жолдака она получила «Золотую маску».

– Разве Миронова похожа на цыганку Кармен?

– Дело не в том, похожа она или нет, просто у нас во время работы возникает какая-то совместная химия... Хотя мне тяжело с Машей репетировать. На репетициях я как ребенок, мне легко поверить, что простая чашка, которая стоит на столе, – это чашка китайской принцессы, жившей в X в. до нашей эры. Я сразу начинаю фантазировать, как нежная ручка в шелковом рукаве прикасается к тонкому фарфору, а Маша говорит: «Стоп! Какая принцесса? Какой фарфор? Давай-ка все проанализируем и во всех твоих фантазиях разберемся». Анализирует, анализирует, а потом как выдаст монолог: трагичный, жесткий, страшный... Как будто это вообще не женщина, а какое-то сверхъестественное существо.

– Правда, что продюсеры боятся с вами работать?

– Знаете почему? Им нужно все заранее знать про спектакль. Я рассказываю свое видение, они запоминают, а когда начинается работа, все меняется.

– Почему?

– Уже прошло время, я изменился, иначе представляю себе спектакль. В театре главное – непредсказуемость, иначе спектакль получится мертвым. А их и так слишком много. Приходишь в театр – на сцене мертвецы и в зале непонятно кто. Все ходят в театр по привычке, он людей не задевает. Где молодые режиссеры-бунтари? Нам было невозможно выбить себе постановку в Москве, приходилось ехать куда-нибудь в Южно-Сахалинск. Сейчас у нового поколения есть шанс что-то сделать, но почему никого не видно? Вот это проблема. Поэтому я хочу, чтобы наша «Кармен» стала провокацией. А после нее начнется бой.

– Какой «бой»?

– Марк Анатольевич Захаров предложил мне постановку в «Ленкоме». Я буду ставить у него «Русскую красавицу» Виктора Ерофеева. И хочу сделать спектакль, который вошел бы в конфликт с другими постановками московских театров.

– У вас заключен контракт с берлинским «Фольксбюне», вы ставили там «Медею». Не хочется постоянно работать на Западе?

– У меня сейчас два вектора: Запад и Москва. В немецком театре мне нравится, что там принято переписывать тексты Чехова или Шекспира, чтобы говорить со зрителем на современном языке. В России умеют работать с актерами, но по уровню смелости сценографических решений и режиссерских концепций Германия сильно вырвалась вперед.

– Вы собираетесь что-нибудь ставить на Украине?

– Я решил, что специально ничего для этого делать не стану. Буду ставить спектакли по всему миру, и придет время, когда меня снова позовут на Украину. Придут, встанут с хлебом-солью: Андрей Жолдак, приди в Национальный театр, поставь что-нибудь! А я подумаю, пойти мне туда или нет.