Ее крепость

«Юрьев день» уже можно признать самым спорным отечественным фильмом года: Кирилл Серебренников ловко совместил позицию провокатора и амбиции называться главным режиссером сегодняшней России

Мне кажется уместным употребить по отношению к «Юрьеву дню» некорректное слово «омерзение» по двум причинам. Во-первых, автор сценария Юрий Арабов и режиссер Кирилл Серебренников явно просчитывали и такую реакцию на фильм. Во-вторых, в этом споре приходится выйти за чисто эстетические рамки.

Для тех, кто знает Серебренникова только по кино, «Юрьев день» будет, скорее всего, полной неожиданностью. Грубоватая клоунада его предыдущей работы «Изображая жертву» давала мало поводов заподозрить режиссера в духоподъемных амбициях. Но в театре Серебренников к чему-то похожему уже подбирался, во всяком случае мхатовские «Господа Головлевы» рифмуются с «Юрьевым днем» не только по «русской» теме, но и по тональности, в которой она разыграна.

Сюжетно новый фильм – русский «День сурка», бессмысленный и беспощадный. В популярной комедии Гарольда Рэмиса герой Билла Мюррея был вынужден проживать одни и те же сутки, пока не исправит все совершенные за эти 24 часа ошибки. В фильме Серебренникова оперная дива (Ксения Раппопорт), перед отъездом в Европу решившая свозить сына-подростка на «малую родину» в городок Юрьев-Польский, обречена разыскивать словно бы растворившегося в зимнем пейзаже ребенка и проходить все круги национального кошмара, пока не смирится с тем, что это не кошмар, а «почва и судьба», взятые, разумеется, в иронические кавычки.

О кавычках и намеренной провокативности заставляет говорить то, что базовая идея вколачивается в зрителя не просто молотком, а молотком отбойным. Приметы «чернухи» и «духовности» Арабов и Серебренников дают с заведомым перехлестом, нарочно возводят пошлость в квадрат: вот вам купола-колокола, а вот параша, самогон и безобразный «интимный сурик», в который певица Любовь, переименовавшись в Люську, красит волосы по примеру всех местных баб и для общей адекватности антуражу.

Ложные двойники сгинувшего сына возникают то в монастыре, куда только что поступил юный послушник с похожими именем-фамилией, то в тюрьме-больнице для туберкулезников. Но в какой-то момент героиня осознает, что искать и ждать бесполезно, надо просто принять правила, по которым живут здесь все, словно вечные русские крепостные, которым раз в год на Юрьев день дается иллюзия перемены участи.

Торчит в снегу иномарка с открученными колесами. Столичная штучка больше не выделывается, распевая оперные арии с колокольни. Теперь она моет сортиры, отбывает сексуальную повинность под татуированным крестами бывшим зеком, а ныне следователем (Сергей Сосновский) и смиренно слушает наставления бабушки из церковного хора, советующей петь «душой».

Ну так вот, об омерзении, этике и эстетике. Когда образованные и обеспеченные люди переодеваются в ватники, хватают меня за воротник и, дыша перегаром, орут: «А ну, земляк, полюби-ка нас черненькими!», я им, во-первых, не верю, а во-вторых, меня рефлекторно тошнит.