Война как образ жизни, или Вор лучше кровопийцы

Последняя правда о чеченской войне, книга, «закрывающая чеченский вопрос»... Трескучие определения, едва ли не за полгода до публикации намертво приклеившиеся к новому роману Владимира Маканина «Асан», сразу же вызывают вопросы. Почему тему чеченской войны в русской прозе должен закрыть именно Маканин? Не какой-нибудь Прилепин, честно на этой войне свое оттрубивший, но Маканин – писатель сугубо кабинетный? Какое право он имеет говорить о войне, которой не нюхал и о которой, по собственному признанию, знает не больше среднего обывателя? И уж с какой стати именно его свидетельство должно стать пресловутой «последней правдой» о ней?

Оговоримся сразу: с первой же, стремительной и динамичной главы роман целиком и полностью дезавуирует все эти язвительные вопросы. И дело вовсе не в том, что «Асан» так уж достоверен и точен – эксперты наверняка найдут (и уже находят) в нем немало «клюквы». Просто, как и в случае с многими другими по-настоящему выдающимися текстами, эти нелепости и неточности не имеют решительно никакого значения. В своем романе Маканин творит обособленный мир, безупречно логичный, цельный и волнующий, который соотносится с реальным лишь посредством сходства имен и географических названий. Не случайно и главный символ романа – доисламское божество чеченцев Асан – выдумано Маканиным по аналогии с именем главного героя: Александр Сергеевич – Асан Сергеич.

Майор с толстовской фамилией Жилин – центральная фигура в «Асане» – к войне как таковой имеет довольно косвенное отношение. В принципе, он как раз из тех, кому она «мать родна»: Жилин, или, как называют его чеченцы, Сашик, заведует складом в Ханкале. Это и служба, и небольшой бизнес: часть бесценного бензина, вверенного майору, идет налево, и на вырученные деньги Жилин строит на «большой русской реке» дом для себя, жены и маленькой дочки. А в свободное время подрабатывает тем, что выкупает из плена русских солдат – разумеется, оставляя себе при этом процент «за труды».

Жилин прокручивает в голове и реализует десятки головокружительных военно-коммерческих операций, общается по телефону с женой, выпивает с приехавшим в гости отцом, трогательно возится с двумя контуженными солдатиками – словом, ведет совершенно негероический образ жизни, по возможности комфортно обживаясь в патологической ситуации войны без линии фронта. И в этом своем подчеркнутом прагматизме, трезвом, честном и по-своему очень человечном, внезапно оказывается единственным островком надежности, благоразумия и покоя в зыбком и безумном мире.

Можно сколь угодно долго рассуждать о том, что Маканин выносит беспощадный приговор войне и возвеличивает простые человеческие ценности. И это, безусловно, будет правдой. Однако главная мысль романа (если по отношению к такому сложному, красивому и мудрому тексту, как «Асан», применимо это школьное определение) не в этом. Излагая историю жизни и смерти Сашика-Асана, Маканин в действительности подвергает ревизии все наши представления о героизме и дает возможность разглядеть новые, глубинные смыслы в старой аксиоме о тотальном нравственном превосходстве ворюги над кровопийцей.