Последняя чайка Юргена Гоша

Интендант фестиваля Юрген Флимм избрал девизом название шекспировской дилогии Джорджо Стрелера, поставленной в Зальцбурге в 1973 г. Отсылка к прошлому, о котором мало кто помнит из нынешних зрителей, не просто возобновляет традицию, но и подчеркивает вечные проблемы власти, болезненность игры с нею и игры в нее.

Как все девизы на свете, нынешний и слишком конкретен, и слишком обобщен. Почти всякая опера – об искушении властью и слабости разума, тирании эмоций и хрупкости чувств. Рядом с неизбежным Моцартом (среди премьер «Так поступают все» в постановке Клауса Гута, завершившего свою версию трилогии Моцарта – да Понте) есть и редкие названия вроде генделевской оратории «Теодора», инсценированной Кристофом Лоем, или «Моисея и фараона» Россини. Есть и легендарная, но мало кем виденная опера «Под жарким солнцем любви» Луиджи Ноно, поставленная Кейт Митчелл и дирижером Инго Мецмахером. История пяти революционерок с текстами из Маркса, Рембо и Че Гевары – не самый ожидаемый выбор для такого крупнобуржуазного фестиваля, где цены на билеты приближаются порой к 400 евро. Но Зальцбург склонен к экспериментам. Программа «Молодые режиссеры» напоминает летнюю академию левой эстетики. А недавно на фестивале утвердился цикл «Континент», посвященный далеко не попсовым композиторам ХХ в. В 2008-м воздали должное Сальваторе Шаррино, сейчас настала очередь Эдгара Вареза. На таком фоне иначе звучат завсегдатаи концертных афиш, будь то Франц Лист (среди участников его камерных вечеров Аркадий Володось, Борис Березовский и Валерий Афанасьев) или Йозеф Гайдн (изысканную программу из трех концертов подготовили Марк Минковски и его ансамбль «Музыканты Лувра – Гренобля»). Не меньшим успехом пользуются и сольные вечера выдающихся пианистов, от Маурицио Поллини и Евгения Кисина до Марты Аргерих и Григория Соколова. А официально завершивший карьеру Альфред Брендель выступает с лекциями-концертами «Школа слушания».

Такую впечатляющую афишу начинают составлять задолго до открытия, и коррективы неизбежны. Так, в генделевском вечере с изначальным участием Роландо Виллазона и ансамбля Gabrieli Players поменялся солист: в итоге пела Джойс Ди Донато, одна из самых ярких генделевских звезд сегодня. В последний момент она сломала ногу, так что на сцене появилась в гипсе и на костылях. Голосу новые обстоятельства особо не помешали, зато восхищение публики чуть ли не удвоилось (если таковое по отношению к Ди Донато еще возможно).

Другие перемены более трагичны. В июне в возрасте 66 лет умер немецкий режиссер Юрген Гош. Он не закончил репетиции «Вакханок» Эврипида, обещавших стать одним из главных событий фестиваля. Остались лишь декорации, в которых актеры на вечере памяти Гоша устроили читку последней эврипидовской трагедии. Место же «Вакханок» заняла «Чайка», прошлогодняя берлинская премьера, поставленная усилиями двух трупп – «Дойчес театра» и «Фольксбюне».

Показ премьер прошлых лет кажется интенданту приемлемым: в Зальцбург привезут «Звуки тишины» Алвиса Херманиса, давно известные москвичам (осенью Херманис ставит на главной сцене Австрии, в венском Бургтеатре). Но «Чайка» – случай особый. Это уже поздний Гош, не склонный к внешним эффектам, местами мизантропичный, но всегда полный энергии, даже в тот миг, когда задается вопросом, а не прошла ли жизнь зря. В «Чайке» художник Йоханнес Шюц отказался от декораций, оставив лишь черный занавес на авансцене и пару предметов бутафории вроде неизбежных для русской пьесы графинов и бутылок с пивом. Свет тоже оказывается на третьих ролях. Спектакль строится на одной актерской игре. С такой выдающейся психологической школой уже давно не приходилось встречаться. Нелепая, психологически неуклюжая, но на самом деле все время прорывающаяся нежностью Аркадина (Коринна Харфух хоть и выглядит молодо, но сумела передать флер повидавшей виды театральной звезды), инфантильный и закомплексованный Тригорин... Александер Куон настолько убедителен в этом образе, что не понимаешь, как могла Заречная (Кэтлин Моргенейер) пуститься с таким в любовную авантюру? Разве что из любви к театру? Но спектакль Гоша не только об иллюзиях театра. Он скорее о людях, которые мечтают принести себя в жертву театру либо с восторгом смотрят на тех, кто на такие жертвы – или хотя бы мечтания о них – оказывается способен.