Дистанция огромного размера

Перед тем как начать Шестую симфонию Чайковского, Роджер Норрингтон продемонстрировал шутливое настроение: комично выжидал, пока рассядутся опоздавшие, пока в фойе угомонят разбушевавшихся детей. Он, однако, не планировал, что в зале кто-то забудет выключить мобильник. Поэтому в самом слезливом месте финала исповедальный шедевр Чайковского оказался атакован с двух сторон: просвещенная Европа выказывала ему историческую информированность, а любящая родина – великодушное наплевательство.

Аутентист Норрингтон не впервые дает в России концерты с московским оркестром Musica viva и выбирает не классику или барокко, а романтический репертуар, обязывая струнные в оркестре играть без чувствительного вибрато и вместе с тем дирижируя очень естественно и благородно. Так получился и сейчас Первый концерт Брамса с Алексеем Любимовым за клавишами, умеющим преподать эмоцию автора как параметр его стиля.

Но те же методы, будучи приложены к Шестой симфонии Чайковского, привели сторонников традиционного исполнения в гнев. Историческая правда, вполне возможно, была на стороне Норрингтона. Возможно, что мы слушали такого Чайковского, каким он звучал при жизни, но нам казалось, что это не Чайковский, а Гендель или Люлли. Пусть это касалось только медленных разделов, где звучат лирические темы у струнных, но в них-то и сказывается душа этой симфонии.

Я бы не предпочел версию Норрингтона ни образцовым версиям Светланова, ни реформаторским прочтениям Плетнева, ни обостренно камерному исполнению Курентзиса. Но он оказался определенно последовательнее в догматизме, в своем неприсоединении к той атмосфере культа Шестой, что сложилась у нас. Пусть внешними средствами, пусть бестрепетно и забавно, но Роджер Норрингтон провел Шестую, как никому еще не удавалось, свежо. И за ту отрезвляющую дистанцию, которую он установил между нами и нашим классиком, он заслуживает благодарности.