В стиле триумфа

Я пробовал считать, но сбился – потому положусь на слова ведущей, которая заверила нас, что в Молодежном оркестре Венесуэлы имени Симона Боливара, выигравшего 472 сражения, содержится 190 музыкантов. Для Венесуэлы это элита: попасть в число счастливцев мечтает каждый подросток, обучающийся по программе El sistema, а таких в стране 30 000. Основатель «Системы» – 70-летний Хосе Антонио Абреу внимал своим воспитанникам, сидя в третьем ряду амфитеатра, и по примеру московских венесуэльцев, дружно явившихся в Концертный зал имени Чайковского, вся публика чествовала его стоя.

Но элита элитой, а 190 человек на сцене – это вдвое больше, чем в нормальном оркестре. Такой состав отлично подходит для «Весны священной» Стравинского: обычные оркестры, чтобы сыграть ее, мобилизуют все резервы и редко обходятся без внештатников – в то время как у боливарцев еще остается скамейка запасных. Но играть таким количеством партитуры Бетховена и Чайковского с их скромным парным набором инструментов отваживаются разве что на помпезных оркестровых саммитах, да и то под открытым небом – в то время как боливарцы подают таким макаром негромких классиков в уютных европейских залах во время каждого европейского турне.

Принцип прост: если у Бетховена солирует один гобой, то солирует один гобой. Если же у Бетховена написано «играть обоим», то играют пятеро. Вместо трех тромбонов и тубы в тутти включаются семь игроков. Вместо двух труб наяривают четыре. Деревянных духовых – 20 шт. Такие силы способны решительно перевесить струнную группу, но поскольку и струнников сидит орава необъятная, то здоровый баланс соблюдается. Когда в финале Пятой симфонии все соединяются вместе, при поддержке старающегося во всю мочь мускулистого литавриста, то поневоле думаешь о том, как изменились времена и стандарты: при Бетховене весь оркестр не насчитывал и трех десятков человек – в то время как сегодня у боливарцев одних контрабасов 13.

По меркам аутентизма и Чайковский, доставленный из Венесуэлы, не был Чайковским – и все же суровая тема, открывающая Четвертую симфонию, излагаемая восемью валторнами и пятью фаготами (вместо положенных 4 + 2), производит небывалое впечатление.

Есть, однако, музыка, которая звучит у боливарцев всецело аутентично. На первом месте в списке идет «Мамбо» – номер из мюзикла Бернстайна «Вестсайдская история». Он обычно исполняется на бис, не стали исключениями и оба московских концерта. Валторнисты в нем играют на манер саксофонистов, шестеро ударников задают бешеный ритм, при этом прочие оркестранты ухитряются не только играть, но и танцевать вокруг своих стульев, махать скрипками над головой и подбрасывать тромбоны в воздух.

Не менее заводной номер – «Маламбо» из балета Альберто Хинастеры «Эстансия», который тоже прозвучал в обоих концертах. Если в других номерах сюиты аргентинский композитор еле удерживается от того, чтобы не начать впрямую переписывать «Весну священную» Стравинского, то в этом номере он ловит то состояние, которое спортсмены и танцоры называют «вторым дыханием», а венесуэльские ребята еще и оделяют им зрительный зал.

Стоит ли говорить, что с ритмом, выносливостью и громкостью игры у них все более чем в порядке – что, естественно, идет на пользу исполнению все той же «Весны священной», как и бравурных финалов Бетховена и Чайковского. И, честно говоря, этих качеств вполне хватает на то, чтобы сыграть две полноценные концертные программы. Поэтому совершенно не хочется упрекать 29-летнего дирижера Густаво Дудамеля за то, что он не добрался до той последней правды, которую хранят партитуры великих.

Нет, Дудамель вовсе не мыльный пузырь эпохи масс-медиа. Среди его видеозаписей есть одна, где он добивается от лондонской «Филармонии» особо тонких красок в Пятой симфонии Шостаковича. Та же Пятая Бетховена записана Дудамелем и боливарцами на Deutsche Grammophon изумительно оригинально (Седьмая – вполне стандартно). Но все мы, музыканты, знаем, как трудно хранить тонкую работу – что-то забывается, чуть меняется список участников, и все нужно начинать сначала. В Зале Чайковского негромкие места Пятой слегка расплылись. Дудамель как будто и не очень усердствовал с тонкостями – кроме двух засурдиненных труб, солировавших на пределе пиано, в «Весне священной» ничто не обратило на себя особого внимания. Смаковать вкусные подробности – нет, в этот раз у Дудамеля и его подопечных были более важные дела: безупречно выдать зубодробительные ритмы и до верха загрузить зал плотным фортиссимо. Низенький улыбчивый Дудамель вел концерты в стиле триумфа – и заслуженно снискал его.

Что меня удивило больше – невнимание, с которым маэстро проехал места, принципиальные для того, чтобы Четвертая Чайковского стала драматургически осмысленным произведением. За вычетом полнозвучия и ловкости в быстрой игре исполнение Четвертой было достойно любой ремесленно сколоченной партитуры. На ее фоне выиграла «Маргаритенья» – очаровательная пьеса венесуэльца Иносенте Карреньо. На ее музыкальном диалекте молодые оркестранты изъяснялись непринужденно и легко.