Фестиваль в Сан-Себастьяне предлагает насилие на любой вкус

В первый же день показали корейский фильм «Я видел дьявола», в котором подробно убивают и расчленяют беременную девушку. Через некоторое время гильотинируют другую. Потом будет то же самое, только в увеличенном масштабе. Супруг одной из убитых мстит и в процессе успевает перещеголять убийцу. Всякий раз он доводит его до полусмерти, а затем вылечивает, чтобы изувечить еще сильнее. Но в какой-то момент жертва уже перестает чувствовать боль, чем ставит под сомнение победу мстителя.

Приблизительно так же действует и сам фильм – дает нам по голове, позволяет очухаться, а потом снова отправляет в нокаут. Режиссер Ким Чжи Вун надолго закрыл тему «корейской жестокости», а актер Чой Мин Сик, чей персонаж остервенело дубасит девушек молотком, довел до абсурда свою партию из знаменитого Old Boy. Там его героя сдерживал высокий стиль Пак Чан Вука, а Ким Чжи Вун идет вразнос и смачно плюет на законы приличия. Old Boy искусно превращал мясорубку в трагедию. «Я видел дьявола» делает, скорее, обратное: трагедию с цитатами из Ницше перемалывает в непристойный слэшер, в котором жертв уже нет, есть лишь маньяки, отчаянно разделывающие друг друга под топот уходящих из зала зрителей.

Противоположный – не киношный, а предельно реальный – взгляд на насилие предъявил Питер Муллан в ретро-драме «Шпана». Это неутешительный роман воспитания – история хорошего, умного, одаренного мальчика из неблагополучной семьи, которого родители, жестокие одноклассники и не расстающиеся с розгами учителя доводят до состояния, когда ничего не остается, кроме как стать не просто плохим, а очень плохим. Не выдержав, он избивает до полусмерти отца-алкаша и обезображивает лицо одноклассника, потом, нанюхавшись клея, видит сон, в котором втыкает нож в тело Христа. Но бунт против семейной, школьной и общественной дедовщины делает его еще большим изгоем, а к чувству тотального одиночества добавляет ощущение, что это не другие, а он сам себя сломал. Кино получилось рыхлым, затянутым, местами неудачным, но честность и суровая человечность Муллана, обошедшегося без клише и сантиментов, с лихвой искупают все его недочеты по режиссерской части.

А лучшим фильмом Сан-Себастьяна пока остаются «Мистерии Лиссабона» семидесятилетнего классика Рауля Руиса – четырехчасовое полотно, основанное на произведениях «португальского Бальзака» – жившего в XIX в. писателя по имени Камилу Каштелу Бранку. Весь фильм построен на устном рассказывании историй, складывающихся в одну большую историю, главные участники (они же – рассказчики) которой не подозревают, что связаны друг с другом. В центре этого «сада расходящихся тропок» – ребенок, не знающий, кто его родители. Он то ли сам воображает их судьбы, то ли все это рассказывает (или придумывает) его воспитатель-монах. Но литературность фильма лукава: пересказать его невозможно. Чилийца Руиса с его поэтическим воображением часто записывают в «магические реалисты». Магия «Мистерий» – не в картинке (вполне «классической», отвечающей канонам «исторического полотна»), а в самом рассказе. В том, как Руис плетет повествование, пишет свою кинокнигу, создавая из осколков разных жизней камерный и невесомый Ноев ковчег, где есть все проявления человеческого: любовь, смерть, война, убийство, предательство, самоубийство. Но, как истинный сюрреалист, он не забывает, что все это может быть лишь чьим-то сном, бредом, трепом или просто гениальной ложью, в которую мы верим потому, что никакой правды не существует. «Мистерии Лиссабона» – редчайший образец визионерского кино, которому чужды наглядная символика и прочие «образы-метафоры».