Катимся по инерции

Массовые, поточные технологии, крупные промышленные проекты в России обречены на неуспех в силу сложившихся ценностей, уверен президент института «Общественный договор» Александр Аузан: «Как показывают социологические замеры, у нас стандарт и закон не уважаются, а креативность является высокой ценностью», – рассказал он на круглом столе Вольного экономического общества. Стандарт и закон – почти одно и то же, одно регулирует технические нормы, второе – общественные. И пока не признается стандарт, поточные проекты нереализуемы в отличие от точечных, креативных. Автопром не решит задачу массового производства «и за следующие 100 лет», хотя может сделать 20 прекрасных машин. «Но это работа Левши, а не заводов», – подчеркнул Аузан. Символ «умной экономики», к созданию которой призвал президент, – «Сколково» – не масштабируемый проект, а штучное производство, ВВЦ-2, выражающее культурную инерцию и текущее состояние институциональной среды, для которой характерно сделать что-то креативно и вручную, говорит Аузан. Поэтому «Лаборатория Касперского» – это реальный результат, но нет смысла ожидать, что она превратится в Google. И пока эти ценности неизменны – а элиты могут их менять, – модернизацию надо направлять на малый бизнес, способный работать без стандартов, но с высокой креативностью, советует он.

В ближайшие три года темпы роста ВВП России будут колебаться в узком диапазоне 3,9–4,5% против средних 7% в предыдущие восемь лет. Таков базовый вариант официального прогноза, без нового спада цен на нефть или их роста. По расчетам Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП), именно такими темпами, 3–4% в год, экономика росла и прежде, если не брать в расчет быстро дорожавшее экспортное сырье и приток дешевого капитала, раздувавший потребительский спрос. Так что прогнозные темпы роста никого не удручают. «Это вполне приличный темп, просто раньше ожидания были завышены», – констатирует экономист HSBC Александр Морозов.

Сценарий «70–80»

В свое время понимание правительством обреченности этих завышенных ожиданий привело к формированию концепции долгосрочного развития страны (лопание мировых и внутренних пузырей в ней предполагалось в период 2010–2012 гг., хотя и не в таких, как случилось на два года раньше, масштабах). При ее реализации к 2020 г. экономика должна была суметь захеджировать риски колебаний внешнего спроса на сырье диверсификацией производств. Кризис съел первый четырехлетний этап этих реформ, когда правительство предполагало, что продолжение высоких темпов роста создаст ресурсную подпитку для преобразований, рассказал научный руководитель ЦМАКП, директор департамента экономики и финансов аппарата правительства Андрей Белоусов на конференции Ассоциации независимых центров экономического анализа (АНЦЭА) «Рубеж десятилетий: итоги и перспективы». «Сейчас мы имеем восстановление экспортно-сырьевой модели, причем в более гипертрофированном виде: за время кризиса резко возросла поляризация отраслей, образовался широкий сектор, который без массированной господдержки сам воспроизводиться не может», – констатирует он.

Стремительный подъем после кризиса 1998 г. был обеспечен недозагруженностью производств и свободными трудовыми ресурсами (а четырехкратная девальвация, поставившая заслон импорту, позволила эти производства загрузить и нанять дешевую рабочую силу). Подобных факторов для прорыва сейчас нет: загрузка мощностей, по данным Института Гайдара, к середине 2010 г. составила примерно 65% (докризисный максимум – 75%), тогда как в кризис 1998 г. была около 40%, а с дефицитом трудовых ресурсов промышленность снова может столкнуться уже в следующем году.

Одновременно исчерпываются возможности инвестиционного роста за счет бюджета. Инвестиционные расходы бюджета сократятся с 3,7% ВВП в 2008–2009 гг. до 2,6–2,8% в 2011–2012 гг., госспрос будет стагнировать, расходы на финансирование программ по преодолению ограничений инфраструктуры, по модернизации ограничены, пишет в прогнозе Минэкономразвития. А для решения задач, поставленных долгосрочной программой, нужны государственные капиталовложения на уровне минимум 4% ВВП, говорит экономист ЦМАКП Дмитрий Белоусов.

На приток значительных средств извне рассчитывать тоже не приходится. Развилка дальнейшего развития мировой экономики – либо новое крушение, либо «двухпроцентное гетто» (рост на 2% в год против докризисных 3–4%) с микрокризисами, снимающими локальные дисбалансы, – означает, что спрос на сырье будет низким.

На все эти неприятности накладывается кризис стратегического позиционирования: правительственная концепция предполагала, что Россия может занять место между Китаем, где продукция недорога, но и невысокого качества, и Западной Европой, где она дорогая и качественная. Сейчас Китай осваивает все более сложную продукцию, а Европа переносит производство на восток, продолжает Дмитрий Белоусов: «Ниша схлопывается с двух сторон». Россия купировала текущий кризис, но работа по выходу из длящегося еще с 1980-х гг. «большого кризиса» – позиционирования на рынках глобальных, человеческого капитала и инфраструктуры – даже не начиналась, говорит эксперт. Так что жить России предстоит совсем в другом мире, нежели тот, в котором готовились идеи модернизации для долгосрочной концепции развития, резюмирует он.

Для развития нужны инвестиции, а для них – инвестиционный климат, защита прав собственности, но с ними в России плохо, указывает ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев. По оценке Всемирного банка, институты в России находятся между стагнацией и деградацией: если взять шесть направлений, которые измеряет ВБ (контроль над коррупцией, верховенство права, качество регулирования, политическая стабильность, эффективность правительства, подотчетность власти), Россия за последние годы почти по всем опустилась на уровень 2000–2002 гг., когда только начинались институциональные преобразования «грефовских» реформ.

Это ключевой вызов для экономического роста в ближайшие годы, считает Гуриев. С одной стороны, каждый политик заинтересован в экономическом росте, рассуждает он, цитируя премьер-министра Владимира Путина: «Если страна не выйдет из инерционного сценария, он поставит под угрозу само существование страны». С другой стороны, для выхода нужны институты – суды, защита прав собственности и конкуренции, – а стимула их строить, пока высок уровень коррупции и доминирования государства в экономике, нет, продолжает Гуриев: эти институты подвергают опасности возможности коррумпированных чиновников по присвоению денег, и пока не понятно, как из этой ловушки вырываться.

За 10-летие быстрого роста и большого притока денег не была решена проблема неравенства. По данным Росстата, коэффициент Джини – показатель имущественного расслоения общества, степень отклонения фактического объема распределения доходов населения (для абсолютного неравенства – 1) от линии их равномерного распределения (0) – даже немного вырос с 0,39 в 2000 г. до 0,42 в 2009. А доля среднего класса, по данным Независимого института социальной политики, на пике экономического роста 2007 г. была такой же, как в 2000 г., – 20%. Популистские заявления тем легче делать, чем выше неравенство, замечает Гуриев, но в такой ситуации сложно рассчитывать, что частный сектор, как надеется президент Дмитрий Медведев, станет активным участником модернизации.

Все это создает риск сценария «70–80»: $70–80 за баррель нефти и застой, как в 1970–1980-х гг.

Акцент на модернизацию даже смущает, признается Александр Морозов: «Очень напоминает советские практики: лозунг, хаотичные движения, потом новый лозунг». «Модернизация, кстати, по-русски – перестройка», – указывает он, и есть риск, что она и повторит судьбу перестройки.

До 2014–2015 гг. денег хватит, считает Гуриев, есть нацфонды и возможность больших заимствований. Кроме того, Россия созрела для приватизации, и хотя продажи неконтрольных пакетов проблему эффективности управления госпредприятиями не решат, но дойдет и до контрольных, полагает он, и тогда-то и будет создана критическая масса для поддержки реформ. «Другое дело, что это может произойти, когда деньги уже кончатся, когда пенсионные обязательства придется девальвировать», – отмечает Гуриев.

Ментальные задачи

Чтобы добиться качественного сдвига в экономике, нужно менять образ мыслей. По мнению Андрея Белоусова, в ближайшем будущем необходимо решать четыре задачи. Первая – повышение эффективности, задача эта в значительной степени ментальная: «Мы до сих пор повышение эффективности собираемся рассматривать как задачу технологическую. Давно следует понять, что это задача институциональная, мотивационная, задача качества человеческих ресурсов».

Вторая задача тоже связана с менталитетом, продолжает он: «Мы, с полной ответственностью могу сказать, не воспринимаем себя как часть мировой экономики. Конечно, она на нас сильно влияет, мы существенно от нее зависим – это мы понимаем, но не воспринимаем себя как ее составную часть». Поэтому продвижение конкурентных позиций на мировых рынках, поиск и создание новых конкурентных возможностей в мировой экономике – на периферии приоритетов. «Доходит до смешного: механизм поддержки экспорта носит исключительно эксклюзивный характер – он ориентирован на очень узкий круг отдельных проектов», – говорит Андрей Белоусов. В США доля компаний-экспортеров в промышленности – 15–17%, в России она снизилась с 4% в 2004 г. до 2,7% в 2008 г., сравнивает Наталья Волчкова из Центра экономических и финансовых исследований и разработок (ЦЭФИР): это говорит о масштабе и росте так называемых фиксированных издержек, связанных с выходом на рынки, – по поиску партнера, информации и т. п. «Говорить о задачах диверсификации экономики, о выходе на новые рынки в таких условиях совершенно бессмысленно», – заключает она. Для снижения таких издержек нужны не интенсивные меры, повышающие объемы экспорта, а экстенсивные, способствующие увеличению числа компаний-экспортеров, – а это уже вопросы инвестиций, финансового сектора, бизнес-климата. Отдельный вопрос – таможенная реформа. По сложности прохождения таможенных процедур Россия, по данным «Доклада о мировой конкурентоспособности» Всемирного экономического форума, на 130-м месте в мире из 133, продолжает Волчкова: «Можно сколько угодно субсидировать компании, но, имея такую дверь на границе, никакой диверсификации экспорта не будет».

Третья задача, переход от реактивной к проактивной бюджетной политике, тоже требует смены менталитета, отмечает Андрей Белоусов: по его словам, если выстроить график соотношения роста бюджетных расходов на госкомпании и качества их менеджмента, то обнаружится обратная зависимость. Похожая ситуация и в отраслях социальной сферы – образовании, здравоохранении, ЖКХ. И это вынужденная реакция, иначе эти отрасли просто не смогут работать. Закон о бюджетных учреждениях может стать революционным, изменив данную практику, надеется Белоусов.

«Нужно менять менталитет – от освоения госсредств на их разумную трату», – советует доцент Финансовой академии при правительстве РФ Леонид Волков.

Невозможно эффективно тратить деньги, если неэффективно организована власть, сетовала замминистра финансов Татьяна Нестеренко: «Большая часть усилий идет не на формирование рынка, а на участие министерств и ведомств в этом рынке». Поэтому Минфин запустил программу повышения эффективности бюджетных расходов: они должны выделяться исходя из ориентации на достижение конкретных целевых показателей. Реализация этой программы позволит кардинально изменить принцип распределения ресурсов и ответственности между органами госвласти, выражала надежду Нестеренко на коллегии Счетной палаты, посвященной отчету об исполнении бюджета-2009 (отчет выявил значительный объем неэффективно использованных средств).

Не помешал бы и аудит бюджета, но не Счетной палатой, проверяющей целевое использование средств, а независимой организацией, которая проверит, насколько эффективно тратятся деньги с точки зрения соответствия интересам национальной экономики, советует Волков.

Еще одна системная проблема, требующая смены мышления, – региональная политика, считает Андрей Белоусов: «У нас экономика регионов и экономика Федерации – это две разные экономики, которые развиваются по разным правилам, по разным законам и ориентированы на разные цели». Темпы спада частных и государственных инвестиций в кризис были примерно одинаковы, но государство в кризис должно давать сигналы – стимулирует ли оно более привлекательные регионы, поддерживает ли зоны роста или приоритеты у него иные, говорит директор региональных программ Независимого института социальной политики Наталья Зубаревич. Судя по распределению госинвестиций, в России сформировались политические приоритеты, не имеющие ничего общего с экономическим ростом, и понимание того, чего хочет государство в плане территориального развития, отсутствует, заключает она. Главные бенефициары госинвестиций – Кавказ, Приморский и Краснодарский край, «т. е. места, где будут проходить политические события, или места, где стреляют», делает вывод Зубаревич: «И еще – регионы, где проходит труба. Все. Остальное – неинтересно».

Структура другого инструмента поддержки регионов, трансфертов из федерального бюджета, напоминает «туркменский ковер, где ни один узор не повторяется»; у регионов даже со схожими проблемами структура трансфертов разная, продолжает Зубаревич: «Понять, почему дали одному и не дали другому, вы никогда не сможете». Доля трансфертов, регламентированных формулой, снизилась за последние годы с 70 до 20%, знает Зубаревич: «80% распределяется в кабинетах, отсюда получаем сильный оппортунизм регионов».

Практичная приземленность

Не надо масштабных лозунгов и преобразований, призывает Александр Морозов из HSBC: альтернатива политике лозунгов – политика «мелких шажков», предполагающая идентификацию барьеров и шаги по их устранению. «Акцент лучше делать на более приземленных вещах – в опросах предпринимателей все приоритеты уже расставлены», – призывает он.