Две версии премьеры

Начо Дуато, с начала года худрук балета Михайловского театра, выпустил свою первую премьеру. Она состоит из трех одноактных балетов, один из которых создан специально для петербуржцев
Артистам-классикам приходится учить новый язык/ С. Левшин

Начо Дуато стал первым за последние сто лет зарубежным хореографом, которому доверили отечественную балетную труппу. Чтобы заполучить его, директор Михайловского театра Владимир Кехман не посчитался ни с чем. Ни с тем, что у него уже был успешный главный балетмейстер Михаил Мессерер и под его руководством театр сделал уверенные шаги к международной известности. Ни с тем, что петербургская балетная общественность, считавшая пришельцем даже этого москвича, всегда готова встретить плечом к плечу покушение на собственную идентичность. Ни с тем, что труппа Михайловского заточена под стандартную отечественную балетную классику. Дуато стремительно превратился в любимца отечественных балетоманов – и вот он уже в кресле худрука балета Михайловского театра: кстати пришлось скандальное расставание хореографа с Национальной танцевальной компанией Испании, которую он возглавлял двадцать лет.

Дуато понадобилось меньше трех месяцев, чтобы представить первую премьеру – вечер собственных одноактных балетов. Два из них – его постановки 1990-х, третий создан уже для Михайловского. И это демонстрирует, что новый худрук не планирует снижать заданных Мессерером темпов, еще недавно совсем не свойственных труппе. Скидки для петербургских неофитов он не делает: хореограф выбрал два своих признанных хита – «Без слов» на музыку Шуберта и «Дуэнде» на музыку Дебюсси, первый из которых поставлен на звезд American Ballet Theatre, второй – для выдающихся мастеров современной хореографии из Netherlands Dance Theatre.

Первый настойчиво отсылает к спектаклям Иржи Килиана, свидетельствуя о его огромном влиянии, но и об очевидной индивидуальности Дуато: изысканность в точном отборе выразительных средств, отличающая Килиана, сочетается в шубертовском спектакле с фирменной текучей пластикой испанца, его обволакивающими поддержками и изумительным разнообразием синхронных комбинаций, неостановимым потоком льющихся в «Дуэнде». Для танцовщиков Михайловского неполные три месяца оказались слишком ограниченным сроком для того, чтобы освоить этот стиль, а кураж и драйв, которыми брал тот же Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, – понятия явно не из их лексикона.

Но и хореографу времени оказалось мало, чтобы почувствовать новый мир, в котором он оказался. Nunc Dimittis на музыку Пярта очевидно должен был стать оммажем новому месту пристанища. Однако бордовые бархатные сарафаны с серебряной отделкой да шпагаты-раздиры десятка пар выглядели подражанием Борису Эйфману. Что это было – виртуозное шифрование ограниченных возможностей труппы (в этом балете она выглядит вполне органично) или попытка найти контакт с неизвестной российской цивилизацией (именно этот спектакль спровоцировал единственную за вечер овацию), – покажут следующие премьеры, ближайшая из которых намечена на конец сезона.