В переплавку не годен

Из «Пера Гюнта» Ибсена автор инсценировки Марк Захаров позаимствовал несколько сюжетных линий: перепалки-нежности с матерью Озе, кражу Ингрид со свадьбы, приключение с троллями, любовь Сольвейг, встречу с Анитрой, сумасшедший дом в Каире, общение с Пуговичником (этакий Мефистофель наоборот). Пожалуй, инсценировка – наиболее уязвимое место в захаровской постановке. То и дело приходится жалеть о каких-то языковых красотах поэтичного пер-гюнтового вранья, о мотивации его поступков. Например, в поэме видение Женщины в зеленом с сыном-уродцем преграждает Перу Гюнту путь к возлюбленной Сольвейг: он понимает, что память о собственной вине никогда не даст ему быть достойным Сольвейг, и отказывается от нее. В спектакле Женщина в зеленом (она же Ингрид, она же все обманутые Пером Гюнтом женщины) оказывается реальностью, а причина бегства Пера Гюнта от Сольвейг (Алла Юганова) звучит куда более приземленно. Кстати, только Сольвейг – своеобразной сестре Кончитты, способной ждать своего возлюбленного всю жизнь (еще один привет собственной молодости), – в спектакле Марка Захарова оставлена музыкальная тема из сюиты Грига.

Впрочем, представить себе воплощенного на сцене «Пера Гюнта», верного и духу, и букве произведения, очень сложно (да и попыток таких было крайне мало). Штурмовать эту скалистую и малоприступную поэтическую вершину Марк Захаров решился ради того, чтобы выразить, вдохнуть сценическую жизнь в свои ощущения и сомнения. И чтобы вернуть на сцену своего лирического героя – мальчишку-романтика с его простыми и запредельно сложными вопросами к миру: кто я такой и с чего начинается Мой путь?

«Вишневый сад», где впервые появился на сцене Антон Шагин (юный неофит Лопахин, полный витальной энергии, которая уже никого не спасет), где не просто заколачивался – рушился дом Раневской и Гаева, казался реквиемом по Ленкому. Но Марк Захаров знает что-то очень важное про закон сохранения театральной энергии. Любовно собирая детей и учеников своих друзей, он умело аккумулировал эту энергию. Так, ученик Олега Шейнциса Алексей Кондратьев отлично справился с задачей найти «общий знаменатель» для пещеры троллей, шатра бедуинов, сумасшедшего дома, лесной хижины Пера Гюнта, сконструировав куб-трансформер – этакий «черный квадрат» театра, в котором помещается все, что подвластно воображению.

Антон Шагин в заглавной роли живо напоминает восход ленкомовских звезд (да не побоимся и мы этих звездно-преувеличенных эпитетов, как никогда не боялись в Ленкоме играть и дразнить химер коллективного сознания). Захаров не был бы собой, если бы упустил возможность актуального высказывания. Одной из центральных фигур его спектакля становится Пуговичник (Сергей Степанченко), стремящийся переплавить грешную руду человеческой души в сверкающую и застывшую в идеальной форме оловянную пуговицу. Одна из центральных сцен – сцена в каирском сумасшедшем доме (само по себе звучит устрашающе), одержимый доктор которого (Иван Агапов) прекрасно понимает, что «управляют нами неучи, воры и недоумки», но убежден: «пересидим и этих». Прописав всем без исключения «массаж измученной души» от «либерального возбуждения депрессивного радикализма», он фанатично превращает людей в человекообразных зомби, способных принять в «позе одобрения» все, что угодно.

Пер Гюнт – пусть не «герой нашего времени», но явно герой Марка Захарова – сохраняет живую душу. И это главная победа вечного скитальца, так и не нашедшего своего пути и своего призвания, фантазера, драчуна, похитителя чужих невест, грешника, храбреца и коллекционера миражей в мире, где за человеческую природу всерьез взялись всевозможные доктора и пуговичники. Подвижный как ртуть, бесшабашный актер впрыгивает в эту роль, как в разношенные тертые джинсы. Задач на финальное перевоплощение в старика, прошедшего свой земной путь, он не решает. Да, кажется, Марк Захаров их и не ставил.