Чистый танец

Гастроли Американского балетного театра (ABT) в Москве стали частью Второго международного фестиваля Мстислава Ростроповича, поэтому ограничены всего одной программой. Зато она сверстана с таким мастерством, что наряду с балетом «Тройка», поставленным Бенжаменом Мильпье специально для фестиваля и посвященным Ростроповичу, в ней нашлось место и «Семи сонатам» Алексея Ратманского, сменившего пост худрука балета Большого театра как раз на должность резидент-хореографа АВТ, и американским классикам Джорджу Баланчину и Джерому Роббинсу: открывается вечер роскошной «Темой с вариациями», завершается нью-йоркским аналогом московского «Дон Кихота» – лихими «Матросами на берегу». Для американцев само собой разумеется, что они презентуют себя за рубежом только спектаклями, поставленными специально для труппы.

Но если «Тема с вариациями» в исполнении Эрика Бруна потрясла Москву еще во время первых гастролей АВТ в 1960-м, без «Матросов на берегу» не обошлись оба предыдущих турне по СССР, то на этот раз повышенное внимание было приковано к постановке Бенжамена Мильпье, чья хореография благодаря фильму «Черный лебедь» теперь известна всему миру.

Для «Тройки» он выбрал фрагменты Второй и Третьей виолончельных сюит Баха, которые сверстал с резвым и виртуозным па-де-труа трех танцовщиков, которые стараются превратиться в трех парней с улицы. Приобняв друг друга за плечи, они танцуют вместе, расходятся на соло и дуэты и благодаря мастерству Даниила Симкина, Александра Хаммуди и Саши Радетского производят впечатление профессиональным мастерством. Тем не менее благодаря музыке Баха и собственной сдержанной пластичности их усилия затмевает Александр Князев, почти неподвижно примостившийся со своей виолончелью на сцене сбоку.

В балете Ратманского на музыку сонат Скарлатти три пары в белом тоже танцуют на сцене, единственным украшением которой является музыкальный инструмент, в этом случае фортепиано (солирует Барбара Билач). Ратманский тоже не придумывает невиданных движений – он соединяет давно знакомые, часть которых кочует по другим его балетам. При этом неожиданные остановки, парадоксальные поддержки, странные ракурсы удивительным образом соединяются в сознании со звуками Скарлатти. Партнерши то выскальзывают из рук партнеров на пол, то податливо следуют за их движениями, то убегают в сольное путешествие, и бессюжетный на первый взгляд спектакль обнаруживает драматургическую стройность, которой Ратманскому не удавалось достигать в повествовательных «Золушке» и «Пламени Парижа». Язык чистого танца позволяет ему проникнуть в ту глубину отношений, где слова бессильны. И «Семь сонат» оказываются продолжением баланчинской «Темы с вариациями», а не современниками «Тройки».