Повязанные Востоком

Выставка «Ориентализм в Европе», уже показанная в этом году в Брюсселе и Мюнхене, собрала более 120 скульптур и живописных работ. Почти все они созданы в течение столетия с небольшим. Хронологию определяют египетские походы Наполеона (1797–1801) и путешествия Матисса в Марокко в 1906 году. Первые положили начало египтомании, а следом и массового интереса к Востоку, вторая стала решающим событием в жизни художественного авангарда. Хотя есть и более поздние работы, в чем-то иллюстрирующие влияние Матисса на модернизм, а в чем-то показывающие его решительное преодоление. Речь прежде всего о Пауле Клее, Августе Маке и Василии Кандинском, единственном русском, хотя Поленов или Ге с их библейскими полотнами здесь тоже бы смотрелись уместно.

Конечно, мода на ориентализм зародилась задолго до Наполеона. Изначально она была музыкальной («Похищение из сераля» Моцарта) и литературной (записки путешествовавших по Востоку издавались c начала XVII века) и лишь потом обрела свое визуальное, решающее для популяризации, воплощение. Массовыми вывозами из Египта предметов старины для французских музеев Наполеон придал процессу научный характер. Не случайно, когда в 1828 году Леон Конье получил заказ на исполнение плафона для античных залов Лувра, заданная ему тема была связана с Наполеоном. От художника требовалось изобразить императора, наблюдающего у пирамид за работой ученых и художников. Вымысел – но насколько благодарный по отношению к недавно умершему лидеру нации!

Освободительная война греков против турок тоже укрепила моду на восточное, в том числе повлияла на молодого Делакруа. Его байронический ориентализм вскоре сменился ориентализмом знатока. Для этого ему потребовалось самому съездить в Марокко. Единственное путешествие 1832 года оказалось важнейшим в судьбе художника, его влияние Делакруа ощущал на протяжении всей жизни, альбомы сделанных в Северной Африке эскизов вдохновляли его десятилетиями. Речь не только о новых ощущениях и новом понимании красок – как ни странно, именно там произошло обретение художником подлинной античности, которой так не хватало, на его взгляд, последователям Давида.

Как и на многих современников, на Делакруа произвело впечатление предисловие Виктора Гюго к сборнику «Ориенталии» (1829), создавшее новую мифологию Востока и породившее массу последователей. Самым известным из литературных произведений стал «Роман мумии» Теофиля Готье (1857), о многочисленных образцах низких жанров не стоит и говорить. Чувственность и сексуальность были излюбленными сюжетами в живописи, изображения гарема и наложниц пользовались огромным успехом на рынке. Образцовый пример салонного успеха той поры – «Белая рабыня» Лекомта дю Нюи, на выставке этот художник представлен не менее впечатляющим «Сном евнуха» (1874) из кливлендского музея искусств. Показывают в Марселе и два полотна Жерома из частных коллекций, автора, памятного многим по исчезновению его работы из Эрмитажа. Впрочем, не забывали в салонах и религиозную живопись, которой в Марселе посвящен особый раздел, и архитектуру арабской Испании, и пейзажи, особенно виды пустыни, притягивавшей и пугавшей одновременно.

Выставка в Старой богадельне показывает не только французских авторов, но и англичанина Альма Тадема, итальянца Фабби, бельгийца Эвенпоэла, испанца Сороллу, немца Бауернфайнда. Их работы напоминают, как широк был взгляд, обращенный на Восток, вбиравший в себя и этнографический реализм, и театр страстей, ужасы и потаенные прелести восточной жизни, от Сарданапала до Шехерезады. Так что ошеломившее Париж явление дягилевских русских сезонов с «Шехеразадой» Римского-Корсакова было подготовлено вековым развитием европейской культуры. Оставалось только не ошибиться с источником, который мог стать золотым.