Пьер-Лоран Эмар в Петербурге: Модная смесь из Шумана и Дебюсси с авангардом
Самый модный пианист текущего десятилетия – Пьер-Лоран Эмар – доехал до Петербурга и дал сольный концерт на сцене концертного зала «Мариинский»
Музыкальная жизнь Европы преподносит сюрпризы: борьба арт-элит и ведущих агентств, капризы моды и вкусов то и дело выносят на авансцену мирового концертного процесса новых героев, но в Россию европейские тренды проникают с опозданием эдак лет на пять. И это еще хорошо: лет двадцать назад разрыв был куда больше. Сегодня мы гораздо лучше разбираемся в иерархии музыкантских фигур. С ходу можем выпалить десяток имен пианистов: Григорий Соколов, Аркадий Володось, Андраш Шифф, Раду Лупу, Евгений Кисин, Кристиан Циммерман, Мюррей Перайя, Маурицио Поллини, Ланг-Ланг, Мицуко Ушида...
В нынешнем сезоне интересы Эмара устремились к Дебюсси – благо не за горами юбилей композитора, 150 лет со дня рождения. Во втором отделении концерта Эмар сыграл Вторую тетрадь Прелюдий Дебюсси – уже не заглядывая в ноты. Сыграл блестяще, порадовав радужной переливчатостью пастельных красок в «Вереске» и «Террасе, посещаемой лунным светом». Струящиеся звучности «Ундины», яркая круговерть «Фейерверков», гротескная поступь ломаной мелодии «Генерала Лявина, эксцентрика» прекрасно гармонировали с первым отделением программы. А мрачная поступь октав в позднем опусе Листа «Злой рок: зловещий, гибельный» предвосхитила скорбную отрешенность аккордов «Канопы».
Примерно лет пять-семь назад к «золотому списку» все чаще стали добавлять имя Пьер-Лорана Эмара, а ведь ему уже за пятьдесят. Французский пианист поколения 70-х, выпускник Парижской консерватории и первый солирующий пианист в составе знаменитого ансамбля современной музыки Ensemble Intercontemporain, созданного Пьером Булезом, он выдвинулся в первые ряды с началом нового тысячелетия. Его заметили не сразу: интеллигентная манера держаться, говорить и играть на рояле никак не вязалась с «комплексом шоумена», коим одержимы иные пианисты.
В последнее время репертуарные пристрастия Эмара расширились до века девятнадцатого: отчасти этому способствовали юбилеи Шумана, Шопена и Листа. Но дело не только в этом: Эмар – большой любитель выстраивать стилистические связи и параллели, прослеживать типологическое родство, например, Куртага и Листа, Лигети и Шопена.
Скажем, он соединил в одной программе этюды Листа, Мессиана, Лигети и Шопена и сыграл их на Люцернском фестивале, нимало не смущаясь запредельными техническими сложностями, ни разу не сбив дыхания. Примерно так же Эмар выстроил и программу своего петербургского концерта: разные «музыки» следовали друг за другом без малейшего люфта, без передышки: «Игры» Куртага без зазора переходили в «Пестрые листки» Шумана, а «Новеллетта» (сыгранная, судя по всему, с листа) прекрасно сочеталась с «Осколками» Куртага. Это был музыкальный поток сознания, в котором последний звук пьесы становился началом новой.
Петербургский дебют Эмара, уже дважды посетившего Москву (а некоторые помнят и его московский дебют тридцатилетней давности), оказался удачным, несмотря на то что исполнение циклов Шумана показалось сырым и недостаточно подготовленным. Публика же внимала Лорану скорее недоуменно, чем благожелательно. У большинства не было достаточного слухового опыта, дабы адекватно воспринять и оценить красоты стиля Куртага, его восхитительные «пустые», резонирующие созвучия, в которых сквозит дзен. Оттого и фрагмент «Нотаций» Пьера Булеза, сыгранный на бис, был воспринят прохладно: пианисту вежливо похлопали – не более того.