Республика: Процесс разрушения СССР продолжается

Крах СССР не был однократным событием, в честь которого мы все могли бы выпить не чокаясь. Крах был бы чем-то вроде взрыва, а мы свидетели скорее медленного процесса, местами похожего на разложение. Это процесс, который, по словам Михаила Горбачева, «пошел»

в 1980-е гг. и продолжается по сей день. Реформа Российской академии наук тоже продолжение.

Советские институты все эти годы трансформировались: командные иерархические структуры свыкались с реальностью рынка, но очень хитрым образом. От рынка в том, что касается конкуренции, они научились ожесточенно защищаться. Отечественные автомобили, трубопроводы и главная политическая партия и сами политические лидеры не должны были испытывать давления со стороны конкурентов. Но власть отлично нашла себя в рынке. Полномочия превратились в актив: их продают и покупают. Власть обрела стоимость, она стала дорогой к настоящей собственности (закрепляемой в юрисдикциях других стран, в которых этот институт существует).

Процесс чаще был естественным и вялотекущим, чем быстрым и управляемым, но он шел. Бывшие ведомственные активы переходили в собственность или квазисобственность бывших руководителей. Ее отнимали и делили между собой те, кто оказывался в данный момент в силе, т. е. во власти. Принято считать, что большая часть этих столкновений пришлась на 1990-е, но в действительности передел не останавливался никогда. В нем лишь сменялись лидеры, и процесс лишь принимал разные формы – от приватизации до реформ.

Сегодня и РАН реформируется сверху и выводится на рынок передела. Обсуждения проекта реформы нет, потому что это не реформа науки, это продолжение процесса дележки, в котором не должно быть открытой конкуренции.

Есть сила, которая все 20 с лишним лет остается вне конкуренции. Это институт, который острее всех нуждается в реформе, но остается недосягаемым для реформы сверху, потому что он сам «сверху». Это хорошо сохранившаяся с советских времен надзорно-карательная система, которая у нас по аналогии с другими странами называется «правоохранительной». Да, названия организаций похожи (полиция, следствие, прокуратура, суды), но к охране права эта система отношения не имеет.

Ни один политический руководитель, от самых первых реформаторов до нынешних «контрреформаторов», не рискнул взяться за превращение этих институтов в действительный механизм защиты прав. С него нужно было начинать, потому что без такого механизма и приватизация, и реформы стали тем, чем они стали, – переделом. Но карательные службы всегда были нужны именно такие, как есть, – с их неуправляемостью, которую нужно сдабривать лицензией на кормление, с их системой отчетности, которая стимулирует наказание.

Именно присутствие этого наследия СССР является главным фактором, который любую реформу и подрывает. Это наследство исключает формирование института собственности – какой-нибудь, даже государственной или общественной, – потому что не создает понятных правил передачи из рук в руки ценностей. А значит, поддерживает состояние системной неопределенности, а значит, лишает возможностей строить планы на будущее.