Дева и ее тень

Уже многие годы театральная афиша Зальцбургского фестиваля отличается стабильностью. Большинство спектаклей ставятся вместе с крупнейшими театрами Германии и Австрии, некоторые оказываются событиями и получают в итоге множество наград, как, например, «Все еще буря» Петера Хандке. Во многом дух Зальцбурга определяет конкурс молодых режиссеров Young Directors Project (YDP). Свежий взгляд на язык театра подбадривает и мэтров режиссуры. В этом году YDP уже порадовал хрестоматийной пьесой Гофмансталя «Имярек» в исполнении Филипа Хохмайера. Уже почти век ее играют каждое лето на площади перед собором. Но Хохмайер (вместе с ним в спектакле участвует певица и музыкант Симоне Джонс) исполняет все роли в «Имяреке» один. Зал в восторге - не меньшем, чем на спектакле английской труппы «1927» «Животные и дети выходят на улицу», столь близком эстетике Вайля и Брехта, сотканном из черного юмора и образов гриммовских сказок. В нем много мультипликации и редкой для современного театра сценической магии.

Главным же событием обещала стать постановка «Орлеанской девы» Шиллера в режиссуре Михаэля Тальхаймера. Жанна Д'Арк - главная героиня нынешнего фестиваля, ей посвящены еще и две оперы, пусть и в концертном исполнении. Одну в годы внутренней эмиграции в Германии написал Вальтер Браунфельс (его музыка в духе позднего романтизма была запрещена нацистами), другая принадлежит Верди, чей юбилей в Зальцбурге отмечают наряду с вагнеровским.

Интерес к образу Орлеанской девы не случаен. История полубезумной-полусвятой, спасающей страну в условиях полного паралича власти, за двести лет не потеряла актуальности. Михаэль Тальхаймер уверен, что о настоящем лучше всего рассказывает старая литература. В спектакле, поставленном Зальцбургским фестивалем и берлинским Deutsche Theater, все расписано по секундам. И когда капельдинер отвечает перед началом, что действие длится два часа 14 минут, его точность не издевка. Под сомнением оказывается необходимость зрения: драма разворачивается в слове.

Сказать, что художник Олаф Альтман свел оформление к минимуму, - значит несколько приукрасить действительность. Оформления нет. Не считать же таковым полукруглую темную выгородку, перед которой стоят актеры? Мало чьи костюмы (их делала Неле Балькхаузен) напоминают о Средневековье.

Большую часть спектакля исполняющая главную роль Кэтлин Моргенейер стоит неподвижно в луче света. Она относится к тем редким актрисам, которые могут вообще ничего не делать на сцене - и все равно что-то будет происходить. Свет неизменен на протяжении более чем двух часов. Иногда в него входят другие персонажи, один раз Жанна покидает круг. Только в финале начнется подобие рассвета, и тот затмит огромная тень актрисы.

На премьере Тальхаймера пытались освистать - в отличие от актеров. После «Чайки» Юргена Гоша и двух спектаклей во франкфуртской драме, «Лулу» и «Игр любви» Шницлера, Кэтлин Моргенейер стала любимицей немецкого театра. Ее харизма так сильна, что даже молчанием она подавляет все вокруг. Начиная с первой сцены, когда она идет к рампе, вся в белом, словно невеста Господня (меч тут кстати), затем смотрит в зал, пока тот не замирает, словно загипнотизированный, - с этой минуты пространство вокруг принадлежит ей.

В финале белое платье забрызгано кровью солдат, ее последний монолог - смесь гордости и отчаяния, ее любовь к англичанину едва не рушит всю систему ее ценностей и уж точно разрушает жизнь... Достаточно ли этого, чтобы по-тальхаймеровски холодный спектакль остался в душе, а не только в памяти? Или он остается на слуху - так важны здесь дикция, ритм, оттенки интонации?

Вопросы, которыми режиссер делился в интервью до премьеры, - о войне и ее фанатиках, о Шиллере, забывшем в «Орлеанской деве» свой дар историка (он все сознательно напутал), о вере как преддверии знания - остались, к счастью, без ответа. Иначе дело свелось бы к интеллектуальной игре, а не к рассказу о тени и смерти.

Премьера в Deutsche Theater в Берлине намечена на 27 сентября