Ничего святого

Обосновавшийся во Франции израильтянин Эмануэль Гат привез в Берлин проект The Goldlandbergs. Копродукцию уже видели на фестивале в Монпелье, осенью покажут в парижском Theatre de la Ville, а в 2014-м она доберется до Lincoln Centre Festival в Нью-Йорке. Проект из разряда фестивальных тяжеловесов и в Берлине фигурировал как хедлайнер: ему достались большая и статусная сцена Haus der Berliner Festspiele и малая рядом с нею - там разместилась фотоинсталляция хореографа.

В темной-темной комнате фрагменты репетиции спектакля гасли и появлялись на больших экранах, что вкупе со звуковой партитурой - голосами, текстами и шумами радиозаписи, сделанной Гленом Гульдом в 1977 г. в канадской общине меннонитов, - настраивало на религиозный лад. В самом спектакле, где та же, но более сложная шумовая партитура прослаивается баховскими «Гольдберг-вариациями» в исполнении Гульда, пространство сцены также апеллирует к церковному. Подкрашенный в разные оттенки свет льется из огромного четырехугольного купола над сценой, накрывающего в финале артистов, тела которых, кажется, теперь сами излучают свет. Вступающие в непрочные, летучие отношения друг с другом восемь танцовщиков формируют некое параллельное многоголосье, состоящее из повторяющихся, на манер музыкальных, упражнений и вариаций. Хореографическая паутина из осторожных шагов, внезапных пауз, чувственных акцентов на ступне или кисти, за которые пытается (и не может) один удержать другого, поэтично повествует о хрупкости отношений.

Трепетная, заставляющая любоваться множеством нюансов, но не слишком структурированная хореография Гата вписалась бы, впрочем, в любой контекст. Взаимодействующая же с музыкой именно так - не касаясь, дистанцированно, контрапунктно, - она прелестна в своем нарциссизме, но как будто отсылает к уже перевернутой в contemporary dance cтранице. Зрителей The Goldandbergs будто снова накрывает новой волной французских 90-х, в умеренно-революционный канон которых эстетский проект Гата вполне вписывается.

Подобный подход был начисто опровергнут другим музыкальным проектом фестиваля. Хореограф из Словении Ицток Ковач и его EnKnapGroup разделались в Otetto (8 Swings for His Highness) c помощью дирижера и команды музыкантов с Октетом Игоря Стравинского 1923 года. Тоже не без трепета, но так адекватно, что и композитор поставил бы этой наглой команде пять с плюсом за проделанную работу по деструкции его сочинения.

Музыку глушат здесь немыми сценами, в одной из которых девушка у пульта дирижирует оркестром, но слышно только, как она считает, вздыхает и смешно подпевает; а в другой музыканты напрасно надувают щеки и липнут губами к инструментам - звуков их «духовые» упорно не издают. Музыкантами, которые то выходят на первый план, то исчезают за ширмами, так же как и партитурой, которую то слышно, то не слышно, пятеро танцовщиков манипулируют с азартом и изобретательностью фокусников, вынимающих объекты из шляпы. Пол и стены разрисовываются световой геометрией, отсылающей к пионерам экспериментального кино периода неоэкспрессионистского Октета Стравинского, а сценографическое пространство эксцентрично гуляет, трансформируясь под воздействием всяких фокусов вроде изумительного балета из летающих светящихся шаров, которыми управляют танцовщики.

В самой же хореографии, не претендующей быть чем-то большим, чем часть иллюзии, но при этом завершенной и самодостаточной, энергии, юмора и виртуозности достаточно, чтобы не унизить зрителя интеллектуальностью свето-музыкальных изысканий. Нарциссизм же упоенно забалтывающихся в сольных вариациях танцовщиков в отличие от проекта Гата действует с точностью до наоборот - не удаляет на безопасную дистанцию от музыкального произведения, а максимально приближает, акцентируя творчество как территорию не столько молитвы и священнодействия, сколько ремесла, игры и риска.

Так тесно и в то же время свободно, намекая на новые форматы и горизонты, как Ицток Ковач, с музыкой в contemporary dance давно уже никто не работал.

Берлин