Стилен град

Самое удивительное в «Сталинграде» то, как мало в нем от отечественной традиции военных фильмов - хотя кто, как не Федор Бондарчук, должен бы наследовать этой традиции по прямой. То есть какое-то эхо советской киновойны есть, но очень уж далекое, и не оно определяет атмосферу фильма и силу его воздействия.

В то же время это не Голливуд, не условный Спилберг, а вполне самобытный продукт, оригинальность которого складывается из разного рода смешений - идеологических, технологических, стилистических. «Мы хотели сделать фильм, который сами никогда не видели», - говорит Федор Бондарчук, и это намерение в «Сталинграде» реализовано. С той поправкой, что отдельные части этого фильма и его создатели, и мы все-таки видели. Но вот такого зрелища целиком - нет, конечно, нет. «Сталинград» Бондарчука грандиозен, как чудовище Франкенштейна. И завораживает в нем именно монструозность, выставленная напоказ. По той же причине его интересно анатомировать, разбираться, как он сшит и чем гальванизирован.

По голливудским стандартам тут скроен главным образом сценарий. У сюжета, формально отсылающего к эпизодам из «Жизни и судьбы» Василия Гроссмана, есть рамка: о Сталинграде рассказывает пожилой сотрудник МЧС (проникновенный голос Федора Бондарчука), разбирающий завалы Фукусимы и утешающий немку, придавленную обломками. Уже в этой рамке аккуратно очерчены две идеологические фигуры, определяющие основное действие картины. Первая - политкорректная - не только указывает на примирение когда-то воевавших народов, но и (что важнее) рифмует войну со стихийным бедствием. Вторая - патетическая - напоминает о миссии народа-освободителя, по-прежнему актуальной.

Но в сюжете об обороне стратегически важного дома в Сталинграде пафос - в строгом аристотелевском смысле - нечаянно смещен: героем трагедии оказывается офицер вермахта Петер Кан (первые рецензенты хором пишут, что немец Томас Кречманн переигрывает всех русских актеров, ну еще бы - протагонист и должен выглядеть рельефнее). Именно ему отдана реплика о бессмысленной жестокости войны (и это, конечно, снято как отчаянный крик в небеса). Кан любит красивую сталинградскую блондинку Машу (Яна Студилина), похожую на его умершую жену, но Кану приказано взять штурмом роковой дом, в котором засели упрямые русские.

У русских тоже любовь, но не плотская, человеческая, как у Кана, а возвышенная, как некая растворенная в воздухе благодать, от которой и зачатие должно быть непорочным. Поэтому закадровый Бондарчук и говорит, что у него было пять отцов. Это капитан Громов (Петр Федоров) и его команда: снайпер «в общем и целом» (это у него такая присказка-паразит) Чванов (Дмитрий Лысенков), бывший тенор, а теперь безжалостный в рукопашной боец Никифоров (Алексей Барабаш), деревенский Тютя-артиллерист (Сергей Бондарчук-младший) и пожилой бывший метростроевец Поляков (Андрей Смоляков). Про всех рассказаны личные истории (тоже за кадром) - это должно утеплить персонажей, выделить уникальность каждого. Но функционально они единое соборное тело, задача которого - любить и защищать местную жительницу Катю (Мария Смольникова). Она, конечно, родина-мать, но еще совсем юная, хрупкая, отчего символическая ценность образа только возрастает. То есть это немец Кан любит женщину, а пятеро русских - женственность в общем и целом.

Поэтому Кан обречен: идея сильнее плоти, как говорили в кинокомиксе «V значит вендетта».

«Сталинград» по визуальной стилистике тоже комикс, щеголяющий мастерскими раскадровками. Особенно в сценах рукопашных боев, снятых так, как постеснялись бы Зак Снайдер и братья Вачовски (хотя только ленивый не сравнит картину Бондарчука с «300 спартанцами» и «Матрицей»). Безудержность в использовании эффектных приемов роднит «Сталинград» не столько с Голливудом (пусть герои и зачищают дом в манере современного американского киноспецназа), сколько с гонконгской киношколой - в любви к замедленной съемке и общей барочной избыточности Федор Бондарчук мог бы посоревноваться с Джоном Ву. А еще Бондарчуку очень нравятся визионерские хорроры, поэтому осыпанный медленным пеплом Сталинград больше всего похож на инфернальный городок из «Сайлент-хилла», разве что с барельефом Сталина вместо пентаграммы. И когда в одной из самых впечатляющих сцен «Сталинграда» в атаку идут охваченные пламенем советские солдаты, это из того же жанра: на немцев прет мистическая сила, восставшие из ада.

Этот эстетизм создает такую дистанцию по отношению к сюжету, что эмоциональное вовлечение зрителя становится почти невозможным. Сопереживание ищите у Спилберга, а «Сталинград» не для этого. Он для любования. Для восхищения технологией (выбирайте сеансы в 3D и формат IMAX). Новейший российский патриотизм обнаруживает в фильме Федора Бондарчука свою шизофреническую природу - в «Сталинграде» сражаются не русские с немцами, а идеология со стилистикой. Госзаказ выполнен и даже перевыполнен, но такими средствами, которые обессмысливают цель. И это по-своему величественная, эпическая картина, такого кино мы еще и правда не видели.

В прокате с 10 октября