Михайловский театр показал на «Золотой маске» оперу «Царская невеста»

В прошлом году спектакль Михайловского «Евгений Онегин» в постановке Андрея Жолдака, которым дирижировал Михаил Татарников, получил три «Золотые маски», включая главную награду в оперной номинации. Едва ли в этом году успех удастся повторить: «Царская невеста» в постановке Андрея Могучего может тягаться с «Онегиным» лишь степенью надуманности, но не театральной выразительностью, а музыкальную работу того же Татарникова и его певцов выдающейся не назовешь.

Несмотря на известный опыт в опере, Могучий, по существу, впервые столкнулся с постановкой полноформатного оперного спектакля на регулярной сцене. Ни он, ни художник Максим Исаев костюмный исторический спектакль делать не могли и не хотели, а переодевать опричников в чекистов им не разрешил хороший вкус. Пришлось выпутываться, и львиная доля спектакля представляет собой именно результат того, как высокопрофессиональные мастера драматической сцены стараются выпутаться из обстоятельств, навязанных им оперным жанром.

Как было бы хорошо оставить в спектакле только камерную драму четырех главных героев, драматическую историю любви, которая могла бы развернуться везде и всегда. Однако опера Римского-Корсакова – не камерная драма, из нее не выкинешь исторический фон эпохи Ивана Грозного с положенными хорами и плясками. Выход найден: герои находятся в необозначенном месте, напоминающем одновременно загс и краеведческий музей. Посему можно вывести на сцену бородатых детей в костюмах опричников и дефиле невест в свадебных платьях, за которыми приглядывает гей-стилист, названный в программке Улыбающимся парнем.

Этот парень, улыбаясь, наблюдает за любыми перипетиями, творящимися с героями. Иные из них у режиссера от оригинала отличаются. Режиссер сочувствует баритону Грязному и не сочувствует тенору Лыкову. Грязной, каким бы ни было его опричное прошлое, узнаёт, что такое истинная любовь. В нужную минуту он передумывает и не подсыпает Марфе зелье – правда, она все равно чахнет, но любовь нашла свой адрес: любит она на самом деле Грязного. Лыков же мелкотравчатый западник-очкарик, всё их трогательное милование с Марфой – лишь повод для насмешек. С началом арии «Мимо промчалася туча ненастная» на комичном женихе зажигается лампочками свадебный пиджак, а на заднике появляется открыточная надпись «Любовь» – это отдельно взятый смешной эпизод. Что касается Любаши, то Грязной вместо ножа награждает ее поцелуем – правда, она все равно умирает. В такие моменты оперу смотреть интересно: благодаря чисто постановочной условности слегка осложняется выхолощенная любовная драма героев, лишенных характеров и биографий.

В массовых эпизодах Андрей Могучий верен своему стилю: он ностальгичен, он любуется провинциальной советской эстетикой, он играет в примитивный самодеятельный театр – собачьи маски опричников привязывают к пузу прямо поверх пиджака, вокруг бегут дешевые неоновые огоньки, но дети выбегают в фольклорных костюмах, персонажи вылезают на сцену из деревянных идолов, а в небе загораются белые буквы, как у Эрика Булатова, только написано «журавли», из кулисы в кулису носят такие же буквы, сложенные в слова, утратившие для нас серьезные значения («мед», «зелье», «чарочка», «совет да любовь»).

Однако всю оперу Римского-Корсакова в наивный театр не превратишь, и во многих эпизодах режиссер почтительно оставляет персонажей наедине с публикой петь свои арии – и тогда опера, благодарно забывая о режиссере, возвращается к публике такой, какой ее написал композитор. В сухом остатке – неорганичный спектакль, в который вписаны неплохие вокальные работы, назовем Александра Кузнецова (Грязной), Светлану Мончак (Марфа), Ирину Шишкову (Любаша). Оркестр звучит хорошо, хотя ошибки случаются. Михаил Татарников ведет оперу твердой рукой, но звенящая красота музыки Римского-Корсакова ни на сцене, ни в яме не рождается – очевидно, звукам нерадостно в таком театре.