Extra Jus (за пределами права) – цикл статей о праве и правоприменении в России, совместный проект Европейского университета в Санкт-Петербурге и газеты «Ведомости»
Депутаты Госдумы с декабря обсуждают пакет поправок, направленных на гуманизацию законодательства в сфере экономических преступлений. Их суть сводится к смягчению наказаний за ряд предпринимательских преступлений (преимущественно главы 22 УК). Такая мера может облегчить участь предпринимателей, попавших за решетку. Но она не содержит системного решения проблемы произвольной активности правоохранительных органов в отношении предпринимателей – того, что с подачи Дмитрия Медведева называется «кошмарить бизнес». По экономическим статьям в 2009 г. к реальному лишению свободы приговаривалось 15% от всех осужденных. Если смягчить санкции по этим статьям, то судьи смогут чаще назначать наказания, не связанные с реальным лишением свободы, или давать меньшие сроки.
В России осужденных по экономическим статьям примерно 10 000 в год. Но основная опасность для бизнесменов и основной тормоз роста предпринимательства не в этом. Массовый ущерб компаниям, здоровью бизнесменов и качеству деловой среды наносится задолго до суда, на более ранних этапах работы правоохранительной системы. За первое полугодие 2010 г. по статьям главы 22 УК было осуждено 5999 человек. За тот же период правоохранительными органами выявлено 39 591 преступление в рамках той же главы 22 УК. По 12 658 делам за тот же период следствие завершено. О чем это говорит? По меньшей мере о том, что по каждому делу проводились оперативно-розыскные мероприятия и следственные действия, которые с неизбежностью наносили ущерб бизнесу.
Основной способ давления на бизнес – досудебное производство. Этим занимаются оперативные подразделения по борьбе с экономическими преступлениями и (в меньшей степени) следственные органы, которые специализируются на работе с экономическими делами. Еще одна невидимая для реформаторов Уголовного кодекса проблема связана с тем, что инструментами давления на бизнес являются статьи, не связанные напрямую с той главой УК, которая отсылает непосредственно к предпринимательской деятельности. Очень часто бизнесменов привлекают к ответственности (или шантажируют опасностью такого привлечения) по статьям «мошенничество», «присвоение или растрата» или даже «кража». Перераспределение благ из экономической сферы в личный карман правоохранителей происходит посредством угроз возбуждения уголовных дел, предложения их закрыть и заказных уголовных дел, большинство из которых не имеют судебной перспективы.
Из статистики МВД хорошо видны масштабы уголовного преследования по экономическим преступлениям. За те же шесть месяцев 2010 г. сотрудниками подразделений по борьбе с экономическими преступлениями были «установлены виновные» по 90 907 преступлениям (это все вышеперечисленные статьи). До суда дойдет не более 20% этих дел – остальные будут по разным причинам прекращены. Конечно, в эту графу статистики попадают и строители финансовых пирамид, и другие лица, совершившие преступления, имеющие довольно условное отношение к бизнесу. Сколько здесь действительных мошенников или воров, установить трудно. Но разница между валом возбужденных дел и количеством людей, виновность которых установит суд, очень велика.
Дело в том, что на данный момент работа правоохранителя в экономической сфере не привязана к наличию потерпевшего. Например, директор считает, что некий сотрудник его фирмы взял и потратил деньги на нужды компании, а оперативник ОБЭП обнаруживает в этом растрату. Начинается движение правоохранительной машины, которое парализует бизнес и подводит владельцев к необходимости «договариваться» с людьми в погонах.
Чтобы решить эту проблему, надо лишить оперативников возможности «бороться» с экономическими преступлениями до того момента, когда кто-то признал себя потерпевшим. До тех пор пока сотрудник компании, или простой человек, или сотрудник налоговой инспекции не придет в отделение милиции и не скажет: «По-моему, меня (мою компанию, мою налоговую инспекцию) обворовывают, кто-то растратил мои деньги» и проч. С этого момента потерпевший также несет ответственность за сообщение заведомо ложных сведений, что затруднит оперативникам манипулирование этими заявлениями. Это и есть минимальная гарантия того, что расследуемое дело – не творение оперативника, а имеет под собой хоть какие-то основания.
Технически такой результат достигается переводом соответствующих преступлений в категорию частно-публичного (или даже частного) обвинения, т. е. через редакцию статьи 20 Уголовно-процессуального кодекса. Если законодатели хотят, чтобы правоохранители меньше «кошмарили» бизнес, необходимо в первую очередь править УПК, а не УК.
При этом никто не помешает бороться со строителями финансовых пирамид, квартирными мошенниками и другими подобными преступниками – ведь во всех этих делах также есть очевидный потерпевший, который обращается в милицию. Понятно, что этот принцип не может распространяться на такие преступления, как контрабанда или подделка денег, но доля таких преступлений в общей активности органов по борьбе с экономическими преступлениями не превышает трети, и это тоже можно предусмотреть в законодательстве.
В контексте правоприменительной практики, которая сложилась в России в последнее десятилетие, законодательное ограничение возможностей правоохранительных органов по выявлению преступлений может существенно повысить уверенность инвесторов. Это могло бы позволить самим гражданам, компаниям или ответственным государственным органам определять, когда они стали жертвой преступления, а когда нет, и оградить предпринимателей от рейдерства, вымогательства, шантажа и подобных действий «борцов» с экономической преступностью.