Французская спальня и русская колония - в чем разница?

Большинство французов уверены, что Доминик Стросс-Кан, бывший директор МВФ, стал жертвой заговора. Американцы так не думают. У них свои теории заговора: в Америке темные силы – это власть и деньги, поэтому для многих американцев президент, жаждущий власти и потому скрывающий место своего рождения, - это понятный и «законный» заговор. Стросс-Кан представляет собой и власть, и деньги, так что видеть в нем жертву большинство американцев отказываются.

Французы возмущены и публичностью обвинений, и отношением к обвиняемому – тем, как Стросс-Кана вели в наручниках перед телекамерами. Американцы к этой театральности правосудия привыкли. Важно не то, как ведут, а как судят.

В последние недели в США столкнулись две политические традиции. Разница между французским (европейским) обществом и американским в том, где проходит граница между сферами общественного и частного. У французов частная сфера, «спальня», отделена от публичной очень четко. Пресса вполне может интересоваться личной жизнью политика, но если публичный человек держится в рамках закона, то превратности его частной жизни остаются на страницах светской хроники (как и было со Стросс-Каном, а до него с Миттераном и Шираком, тоже состоявшимися в роли героев-любовников). Склонность к донжуанству может даже восприниматься как признак харизмы.

У американского публичного человека, наоборот, спальня, по сути, находится на площади, а новости частной жизни оказываются на первых страницах газет. Частное и семейное напрямую связывается с публичным. Самый свежий пример – Арнольд Шварценеггер, который потерял остатки респектабельности, как только признал внебрачного ребенка. Американцы поражены тем, как долго ему удавалось скрывать эту историю.

К какой культуре ближе мы – наверное, к французской, только добавим повышенную скрытность. Скрытность нужна настоящая, получше, чем во внешней разведке, поскольку предметом настоящей тайны является не спальня (кому она нужна?), а семейный сейф. Сейф этот может представлять собой счета, офшорные компании, цепочки собственников. Вот где явное и тайное – публичное и частное – по-настоящему разделены. Ни во Франции, ни в США по-настоящему скрыть семейное состояние невозможно – для политика эта составляющая частной жизни не является частной. Она неизбежно выносится на всеобщее обозрение (иногда в самых неприятных формах), как только человек заявляет о стремлении занять публичную должность. Можно спорить о том, должна ли спальня быть предметом интереса общества, но семейное состояние и способ его обретения – определенно должны.

Весь ужас независимого правоохранения с арестами и обвинениями, весь ужас свободной прессы – любопытство журналистов, их публикации, их ошибки, обвинения, ругань, суды, разрушенные карьеры – все это служит одной цели. Не дать «элите» выйти из-под контроля. Если политики живут частной жизнью, полностью закрытой от общества, если только они определяют, что выносится на площадь, а что нет, то это не политики, не госслужащие, а колонизаторы. Люди в пробковых шлемах и светлых костюмах, зарабатывающие за счет «местного населения». Выехавшие на сафари. Все высшее российское начальство, с премьером, президентом, членами правительства, администрации, директорами монополий, госбанков - все они в России на сафари, потому что мы точно не знаем их состояний, не знаем, как именно эти состояния заработаны и где они хранятся.

Единственная цель подчинения судов, парламента и прессы единому центру управления – дать политикам возможность зарабатывать как в колонии. А население приучить жить как в колонии. Другой цели у такого «единения» просто нет.