Максим Трудолюбов: Главный инженер умер

Мы живем в домах, придуманных советскими инженерами, ездим по дорогам, проложенным советскими градостроителями, вынуждены иметь дело с милицией, созданной в советское время. Но есть в нашем наследии столь же важная нематериальная часть. Она связана с тем, что советское государство создавалось как утопия.

Оно создавалось сверху ради некоей идеи. Это была всеобъемлющая, почти спортивная идея — совершить экономический рывок и доказать преимущество одной системы перед другой. Строительство государства сверху и комплексность плана уже есть признак утопии. Это попытка выстроить страну по единому проекту, как здание. И то, что проект не был реализован полностью, неудивительно, ведь это утопия. Противоположность утопии — органическое развитие государства, институты которого складываются как результаты конфликтов или торга между сословиями, между группами в обществе.

Существуют два принципиально разных видения человеческой природы, пишет гарвардский психолог Стивен Пинкер в книге «Чистый лист» (The Blank Slate): одно — трагическое, которое признает изначальную испорченность человека, его склонность к пороку, к злоупотреблению положением. Второе — утопическое, которое эти изъяны отрицает как выдумки. Грань между двумя этими представлениями есть водораздел между правыми и левыми идеологиями, считает Пинкер. Создателями советского государства владело утопическое видение, создателями многих других — трагическое.

Отцы-основатели США, например, осознанно говорили о проблеме человеческой природы и ее значимости в связи с устройством государства. «Что такое правительство, как не величайшее из всех рассуждений о человеческой природе, — писал Джеймс Медисон. — Если бы людьми правили ангелы, ни в каком надзоре над правительством — внешнем или внутреннем — не было бы нужды». Устройство государства, считал он, должно противостоять порокам человеческой природы, особенно искушению злоупотреблять властью. Отсюда те самые сдержки и противовесы, разделение властей, регулярная сменяемость лидеров.

Действительно, если считать, что человек склонен злоупотреблять своим положением, то его нужно ограничивать и проверять. Но если исходить из того, что проблемы с человеческой природой нет или ее можно быстро решить, то никакие сдержки не нужны. Достаточно составить правильный план действий и дать власть в руки одному лидеру. Так и сделали большевики.

Большевики ведь не просто не признавали проблему человеческой природы, они природу хотели быстро изменить. Получилась ровная противоположность идеологии Просвещения в ее американском варианте. Те подгоняли устройство государства под природу человека. Большевики, особенно в сталинское время, стремились подогнать человека под идеальное устройство государства.

Никакой идеологии, кроме поклонения деньгам и погони за статусом, в современной России нет, а утопическая схема осталась. Машина, сделанная сто лет назад, продолжает работать. Разделения властей, ограничений и контроля за властью нет, как будто она продолжает строить утопию. Но проекта утопии давно нет.

Есть множество маленьких част­ных утопий — потребительских, на уровне машин, домов, яхт. Это наше утопическое, «левое» наследие, доведенное до абсурда. Разложение утопии. Никто уже давно не хочет ничего доказывать, экономика не развивается по плану, но механизмы, созданные для этих целей: милиция, спецслужбы, суды и прочие институты, — продолжают действовать, как роботы, чей главный инженер давно умер.

Автор — редактор раздела «Комментарии» газеты «Ведомости»