Новая конструкция мира

Еще позавчера богатые демократии были убеждены, что после окончания холодной войны мир сложится по их образу и подобию. Сегодня они бегут от мира.

У воображаемого нового мира должно было быть три основания. Мягкий гегемон в лице США должен был оставаться гарантом международного мира, помогающим продвижению либеральной демократии. Европа будет экспортировать свою модель постмодерной интеграции своим непосредственным соседям и даже дальше (помните разговоры о том, что Ассоциация государств Юго-Восточной Азии скоро станет совсем как Евросоюз?). Теряющая влияние Россия вместе с Китаем и другими растущими странами Востока и Юга станет партнером и стейкхолдером в системе, построенной по западному проекту.

Да, было дело. Строго говоря, и сегодня США остаются крупнейшей державой, но независимо от того, кто будет следующим президентом, внутриполитическая динамика указывает в направлении выхода из глобальной истории.

Европа слишком занята латанием дыр в собственном проекте, чтобы обращать внимание на то, что происходит в других местах. Занятый антикризисным управлением – а этого требует еврозона, миграция и Brexit, – этот континент утратил способность мыслить стратегически. В довершение всего ни Россия, ни Китай не готовы принимать правила, написанные США.

Что произошло? Война в Ираке, призванная продемонстрировать мощь американского влияния, в действительности выявила его границы. Глобальный финансовый кризис 2007–2008 гг. жестоко обнажил слабости либерального капитализма.

Интеграционные мечты Европы разбились о кризис еврозоны. Китайская экономика росла быстрее, чем кто-либо ожидал, и это привело к перераспределению власти в глобальной системе.

Лейтмотивом сегодняшнего дня стал национализм. В Соединенных Штатах это направление обрело форму изоляционизма (как некоторые считают, воинствующего) по принципу «Америка в первую очередь». Вооруженный реваншизм – единственное, что остается Владимиру Путину: Россия слаба во всем, кроме войны. Европа, с ее популистами и карликовыми авторитарными вождями вроде Виктора Орбана, выбрасывает на помойку выученные раньше уроки собственной истории. Китай стремится вычеркнуть из памяти «столетие унижения». Все сегодня стали «вестфальцами» (сторонниками появившегося в XVII в. представления о национальном суверенитете).

Одна из недавних международных конференций напомнила мне о глубине непонимания и недоверия. Ежегодная Сяншаньская конференция по безопасности – форум, который военные и политические элиты Китая используют, чтобы обратиться к миру. Для гостя с Запада это интереснейшее событие – собрание, на котором европейцы и американцы должны конкурировать за время и внимание аудитории с представителями Камбоджи, Монголии и, конечно, китайского партнера по расчету – России.

Тема, выбранная для нынешней конференции, звучала так: «Новая модель международных отношений». В подтексте такой постановки вопроса находится призыв к Западу признать, что старый порядок в прошлом и пора (совместно с Китаем) заняться разработкой его новой версии.

Проекты Запада, сводящиеся к некоторой коррекции существующей системы в расчете на Пекин, не учитывают, что косметическими мерами обойтись не получится. Кроме того, США, как сила, посторонняя установившемуся в Юго-Восточной Азии статус-кво, должны приспособиться к новым реалиям. Система альянсов второй половины XX в. не подходит для геополитических реалий эпохи возвышения Китая.

Если не считать отдельных резких заявлений о решимости Китая защищать свои интересы в Южно-Китайском море, язык хозяев форума звучал вполне примирительно. Китай ищет способ взаимодействия и намерен избежать «ловушки Фукидида», столкновения между уже существующей и новой силой. Но новый порядок не может выглядеть как старый.

Но как же тогда он может выглядеть? Кое-где слышны разговоры о новом договоре сверхдержав, выстраивающемся по образцу того, что делал Меттерних на Венском конгрессе в XIX в. А может быть, речь идет о наборе систем равновесия во главе с Китаем и США? Согласно менее оптимистической версии на место прежнего порядка просто-напросто придет полуорганизованный беспорядок.

Есть и еще одна школа мысли – назовем ее реализмом, прагматизмом или, скорее, фатализмом, – адепты которой говорят, что ничего специально делать не нужно. Рано или поздно этот многополярный мир обретет новое равновесие. Пусть государства решают собственные проблемы и сами выпутываются из конфликтов – новый баланс обозначится сам собой.

Проблема в том, что может оказаться поздно. Ближний Восток уже пылает, а Россия стремится поджечь и европейский порядок, установившийся после холодной войны, но по-настоящему опасное пересечение интересов сверхдержав может произойти в Юго-Восточной Азии. Прибавим к региональному соперничеству на Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях северокорейскую ядерную программу – и нетрудно увидеть, как соперничество США и Китая превратится в конфронтацию, а то и во что-то похуже.

Мир находится в поворотной точке. Диспозиция, сложившаяся после холодной войны и строящаяся вокруг США как единственной сверхдержавы, глобальные институты западного образца и многосторонние правила и нормы работают все хуже и хуже. Принцип господства силы сталкивается с принципом господства права, национализм – с интернационализмом.

Некоторые полагают, что сама по себе экономическая взаимозависимость – достаточный гарант безопасности, ведь в случае конфликта в проигрыше окажутся все стороны. Но эта логика работает только в одном направлении. Не случайно в последнем годовом отчете МВФ политические риски названы главной угрозой мировой экономике. Либеральная экономическая система в первую очередь зависит от мировой конфигурации безопасности.

Автор – колумнист Financial Times