Когда расцветают политические нарциссы
Философ Александр Рубцов об электоральной самовлюбленностиНарциссизм считается едва ли не профессиональным заболеванием политиков – как и людей творческих профессий, а также самих психоаналитиков и психотерапевтов. Невооруженным глазом видно, что у нас есть проблемы во всей этой сфере, включая идеологию и пропаганду. Взгляд вооруженным глазом, и особенно во время избирательных кампаний, открывает еще более сложную картину: здесь политтехнологии по умолчанию вытягивают грандиозное эго из тех, у кого оно обычно скрыто, и не только у претендентов, но и у заряженной массы.
Незримая сенсация
Обвинения в нарциссизме крайне эффективны политически и эффектны в боевой публицистике. Признанный эксперт по нарциссизму Кристин Домбек пишет: «Нарциссизм – излюбленный диагноз для политических лидеров любой партии, противостоящей твоей собственной». Сейчас со стороны сообщества психопатологов и всех, кому не лень, ведется массированная атака на Трампа с диагнозом злокачественного нарциссизма. Стивен Кинг: «<...> Он олицетворяет просто хрестоматийный пример нарциссического расстройства личности <...> То, что у этого парня палец на красной кнопке, страшнее любой истории ужасов, что я написал». Есть и фронтальные обобщения; известная работа Кристиан Джарретт называется скромно: «Как коллективный нарциссизм управляет мировой политикой».
То, что эти сенсационные и лежащие на поверхности темы наши люди обходят как заговоренные, заслуживает отдельного диагноза. Похоже на рудименты магического сознания, когда человек просто боится слов, например заменяя страшное «рак» чуть менее пугающей «онкологией». Чтобы даже намек на психопатологию личности, массы или системы вызывал бессознательно паническую реакцию, надо иметь особую историю и культуру отношения ко всей сфере «вмешательства в сознание». Недавно мне подарили чеканную формулировку: «Психиатрический диагноз страшнее судимости». В нашей традиции это, конечно, не проказа или иные милые инфекции, но близко к тому. И тогда важнее понять, почему у нас до сих пор так и что с этим делать, особенно после «Истории безумия в классическую эпоху» Мишеля Фуко.
Явление не новое: у Эриха Фромма «индивидуальный нарциссизм может превращаться в групповой, и тогда род, нация, религия, раса и тому подобное заступают на место индивида и становятся объектами нарциссической страсти». Американцы у себя очень по-деловому говорят о подлинной эпидемии нарциссизма, уже превзошедшей драму ожирения нации. У нас беда та же, но с важными отличиями. Там нарциссизм на бытовом уровне скорее индивидуалистический, хотя и в идеологии нация ведет себя как образцовый нарцисс. У нас нарциссизм скорее коллективный, массовый, с идеализирующим переносом на вождя и систему. Там нарциссы фиксированы на себе и своей преувеличенной значимости (карьерный успех, бизнес, потребление, образование, дети) – у нас они сдвинуты на величии целого: страны, державы, империи и т. п., включая непобедимые ВКС и всех опустившую дипломатию. Там нарциссизм в основном достижительный – у нас великолепие и сила в основном разрушительного свойства. Здесь хорошо летают ракеты, призванные убивать, и падают изделия, предназначенные летать.
Наконец, важен сам тип реакции. Там престижно иметь своего психоаналитика – у нас это ближе к позору диспансера. В «свихнувшихся» США поверх эпидемии собственно нарциссизма бушует эпидемия активной адаптации к жизни с нарциссами и в нарциссической среде – горы литературы и терабайты в сети. У нас тоже вторичная эпидемия, но другого сорта: слепоты, глухоты и немоты в отношении того, с чем надо бы работать давно и системно. Такие патологии сами не рассасываются.
Оптика нарциссического отражения
Известно, что нарцисс в психоаналитике самый тяжелый пациент. Здесь труднее всего пробиться через встречные провокации и «броню характера» (Вильгельм Райх). Техники работы с такими клиентами крайне изысканны, тоньше не бывает.
В политике и публичной сфере все чуть проще, хотя и хуже по масштабам бедствия. Здесь вообще нет нужды навязываться кому бы то ни было со своей доморощенной диагностикой (которая к тому же может обидеть, если не подвести под судебный иск). Зато достаточно представить профессиональный инструмент, дающий шанс самостоятельно сменить оптику зрения во взгляде на политические реалии, на поведение лидеров и их команд, а в итоге на систему в целом и на самих себя. Это как смотреть тот же самый телевизор и читать те же новости, но сняв голубые фильтры и розовые очки.
О Нарциссе из античного мифа слышали все, но часто в самом общем виде. Например, мало кто помнит, что боги наказали самовлюбленного юношу не только за обиженную нимфу Эхо, но и по коллективной жалобе толпы отвергнутых им древнегреческих мужчин (это вообще отдельная тема: страстные отношения в политике как особый тип ориентации). Но там есть и другие интересные моменты.
Нарцисс влюблен не просто в себя, а именно в собственное отражение. Это важно для понимания того типа политического нарциссизма, в котором царит культ «картинки», а роль отражения в воде играют зыбкие образы телеэфира и газетных заголовков.
Нарцисс из мифа умирает не только от неразделенной любви к себе, но и от обычного голода. Этот мотив физического истощения принципиально важен для понимания системного нарциссизма, в котором самолюбование в отражении театральных и статусных эффектов вытесняет острейшие проблемы экономики, технологического отставания, кризиса инфраструктуры и социальной сферы.
Типовой нарцисс страдает преувеличенным самомнением и патологическим эгоизмом. Он навязчиво ставит себя в центр внимания и не переносит малейшей конкуренции. Он не может без публики, требует регулярной демонстрации восхищения собой, хотя бы и заведомо неискреннего (все другие для нарцисса вообще никто). Он относится к людям сугубо инструментально – как к средству и материалу, в который впечатывается образ его неподражаемого великолепия.
Нарцисс так фиксирован на собственной грандиозности и всемогущественности, что патологически не переносит критики. Рефлексия и самокритика атрофированы. Он всегда и во всем безапелляционно прав – даже если при этом не прав весь мир. Покушения на его идеалы и на него как на идеал вызывают приступы особого рода нарциссического гнева и нарциссической ярости, вплоть до покушений на убийство.
Картины реальности смещены или вовсе неадекватны. Любой провал преподносится как скрытая победа, от чего провальность становится хроникой и способом существования.
Еще раз: все это не более чем оптика. Но и не менее. Если кому-то в этой оптике что-то знакомое мерещится, это его личные открытия.
Нарциссическое расслоение
В жизни и науке все, конечно же, много сложнее. Первичный нарциссизм, по Фрейду, нормальная, даже обязательная стадия развития ребенка. По Фромму, базовое нарциссическое ядро личности неустранимо и, более того, компенсирует отсутствие природных инстинктов, развитых у животных. Нарциссизм бывает конструктивный и деструктивный; в зоне отклонения он бывает патологический, клинический и злокачественный. Исследуя нарциссические проявления, это важно понимать, чтобы не размахивать клеймом «психа». Однако в политике и социуме важнее другие дифференциации.
Среди «избранных» есть порода нарциссов, отнюдь не страдающих от физического истощения, а, наоборот, потребляющих, что называется, в три горла. Им тоже грозит расстройство и даже гибель, но скорее от гипертрофии хватательного рефлекса. Это тоже компенсация болезненных комплексов, но уже в области маниакального обладания. Стандартная для обывателя формулировка «куда им столько?» не учитывает тех немыслимых страданий, которые люди этого сорта испытывают от конкуренции в зоне богатства, власти и якобы славы.
Есть функциональные нарциссы среднего и низового уровня, например в профессии телеведущих, записных «аналитиков» и полемистов. Авангард этого направления сплошь и рядом настолько явно тащится от самого себя, что разного рода комплексы, например от проблем с внешностью, видны даже неискушенным. Или с амбициями. Недавний инцидент на радио – классический выход комплекса, вынуждающего говорить без умолку, ежеминутно перебивая всех и самого себя в паническом страхе перспективы покушения на нарциссический идеал единственно подлинного историка и ученого. У Шукшина нечто похожее называется «срезал», и там это образ человека хотя и очень довольного собой, но недалекого и хама.
Если же говорить об электорате, то в своих страданиях и восторгах этот слой нарциссов находится скорее в страдательном положении. Если в нарциссизме профессиональной политики многое трудно отделить от сознательной манипуляции, цинизма и обычной распущенности, то низовая масса заслуживает иного отношения, коррекции самой формы обращения. Здесь даже явные отклонения не повод для сарказма или инвектив, как, например, в самолюбовании вождей или межпартийной борьбе. Но это крайне важно для понимания, что обычная сугубо рациональная аргументация в таких случаях часто не помогает, а то и вовсе контрпродуктивна. Здесь необходима особая этика и другие техники коммуникации, но это уже тема отдельного разговора.
Автор - руководитель Центра исследований идеологических процессов