Время созерцательного милитаризма

В госпропаганде и публичном дискурсе современной России тема войны и военных приготовлений чуть ли не доминирует. Можно ли назвать это явление милитаризмом, если в большую войну никто не верит и всерьез никто к ней не готовится?

Настоящий, классический милитаризм, расцвет которого пришелся на период со второй половины XIX по первую половину XX в., изрядно себя скомпрометировал, а потому как явление распался. В его основе союз элиты и широких народных масс в деле военного завоевания материальных и символических благ. Завоевываются они путем аннексий, оккупаций, захватов, конфискаций, колонизаций, подавлений и иных подобных мероприятий, в результате которых одни люди получают возможность эксплуатировать других – чужих. К Первой мировой войне готовились долго и обстоятельно, вступили в нее с энтузиазмом. Мало кто против войны возражал, так что в странах-участницах случилось небывалое единение классов, сословий, различных кругов общества, включая богемные. Ожидали общего блага при минимальных издержках, думали о войне, которую ведут ради обоснованно выбранных целей, по правилам военной науки, мобилизуя силы эффективного хозяйства, используя совершенные вооружения, опираясь на принципы гуманитарного права и христианское милосердие. Если люди считают, что построенная ими цивилизация – это венец истории и прогресса, то война как один из политических инструментов этой цивилизации получает вполне респектабельный статус.

Это и называется быть милитаристом, правда наивным. Такой милитаризм происходит от неопытности, от нежелания думать, а также от влияния нравов старой элиты. Не обращать внимания на издержки и выбирать цели, не думая об их рациональности, – это черты элитарного демонстративного потребления. Отсюда и нетрезвые азартные игры, к числу которых принадлежала и принадлежит так называемая геополитика – развлечение гораздо более интересное, нежели карты и рулетка. «Играть» с полетом означает уверовать в национальную судьбу, расовый принцип, народный дух, исторический закон, мнение святых отцов, жены или дворецкого или же просто возжелать тут спрямить границу, тут взять под покровительство, а тут выйти к теплому морю и на этих верованиях и желаниях начать строить политику. Главное – это удовольствие от процесса разрисовывания карты и глобуса, от втыкания в них цветных флажков, от парадов, от разговоров про утирание чьего-то носа, затыкание кого-то за пояс и указание кому-то его места, от того, что, как кажется, можно делать, что хочешь, а хотеть, что заблагорассудится. Когда же по случаю затеянная война оканчивается поражением, а социальные проблемы выливаются в революцию, можно меланхолически попросить не огорчать себя плохими новостями. Элита передает это свое увлечение азартными политическими фантазиями нижестоящим слоям непроизвольно, в силу неизбежного превращения элитарного образа жизни, языка, ценностей и т. д. в эталон для остальных. Потому старый, лихой и вполне народный милитаризм можно назвать безмозглым.

Ему на смену приходит милитаризм цинический. Он насаждается элитами, которые одни только и рассчитывают на получение выигрыша в войне, чудовищный характер которой ни для кого не является секретом. Успех в насаждении цинического милитаризма связан с тем, насколько общество способно к дезинтеграции. Рядовой человек – потенциальный участник войны и носитель ее издержек – не ожидает теперь выгод, но стремится повысить свои шансы на выживание и минимизировать свой ущерб. Сделать это можно только за счет того, что кто-то другой окажется в худшем положении. Дезинтеграция наступает в тот момент, когда, руководствуясь формулой «умри ты сегодня, а я – завтра», люди вступают в борьбу за позиции, позволяющие оказаться подальше от передовой и поближе к усыхающим источникам благ. Это происходит на фоне милитаристской и патриотической пропаганды, на фоне борьбы с отщепенцами и предателями, что заставляет людей глубоко прятать свои подлинные мотивы, еще более их разделяет и создает весомое основание для поддержания сложившейся системы отношений, ведь чем более выгодное положение я занимаю, тем более я заинтересован в его сохранении и тем самым в сохранении всего милитаристского уклада общества.

Нынешний милитаризм имеет двойственную природу. Во-первых, он риторический и в нем сочетание мотивов безмозглой удали и цинического расчета формирует у граждан определенные ожидания и эмоции, а также информирует их о текущем формате отношений власти и общества. Все тут сбалансировано. Духоподъемные геополитические бредни, сюжеты военных приготовлений, маленькие военные экспедиции то в Африку, то в Латинскую Америку, «Сирийский экспресс» оттеняются заявлениями в духе «Погибнем, но не уступим!», что предлагает увидеть в ближнем конкурента в деле выживания. Поэтому в речах Владимира Путина, в речах пропагандистов, в той или иной анималистической форме обеспечивающих ему подзвучку, рациональный россиянин слышит ясное и определенное послание. Состоит оно в том, что богаче он жить не будет, а будет, напротив, беднеть, что права и свободы его невелики и будут сокращаться и что сопротивление с его стороны будет жестко подавляться. В целом, конечно, ничего нового, все это слышится и в других посланиях, включая новогодние поздравления.

Во-вторых, нынешний милитаризм имеет характер созерцательный. Россияне в целом отдают себе отчет в реалиях современного мира – в частности, понимают, что для развитых современных обществ не то что тотальная, а даже локальная война (которую не следует путать с карательной операцией) как средство достижения каких бы то ни было целей неприемлема. Известно также, что и сами эти общества не представляют военной угрозы друг для друга. Россия не исключение – у нас нет ни внешних врагов, ни военных опасностей. Но коль скоро ведется так называемая гибридная война, которая состоит из небольшого масштаба пакостей, гадостей и провокаций, то почему бы не культивировать и гибридный милитаризм? Суть его состоит в том, что власть предлагает гражданам получать от этих пакостей, гадостей и провокаций удовольствие, причем без тени ответственности за соучастие.

Захватил ли созерцательный милитаризм российское общество или его содержание осталось текстом послания власти народу? Центральный вопрос – отношение к войне с Украиной. С самого начала война эта ведется одновременно на фронте эмоций российских граждан и на фронте реальном, причем первый фронт, конечно, главный. Получали ли наши сограждане когда-либо удовольствие от созерцания картин этой войны, жертвами которой стало более десяти тысяч убитых, десятки тысяч раненых и сотни тысяч беженцев, считают ли себя наши сограждане свободными от ответственности за эту войну? Думаю, что удовольствий особых не было и раньше, но сейчас их нет и в помине, а неприятный вопрос об ответственности получил прояснение: мы уже несем ее всем обществом и нести будем долго. Содеянное в этой войне оправдать нельзя, а созерцательный милитаризм оказался формой, в которой власть пытается разделить свою ответственность за украинскую войну с гражданами.

Никакие мультики, маневры, заморские спецоперации, броски, рывки, Юнармия, «Осоавиахим» и прочие появления военной бодрости ситуацию не спасут, и перспективы милитаризма плохи. Ничем, кроме дискурсивного инструмента, он быть сегодня не может. Люди серьезно относятся к тому, что сообщает им власть в тех или иных «словах», смысл которых не нужно прочитывать буквально, но чем позорнее, унизительнее, лживее сообщаемое, тем больше презрения они испытывают к доносящим его словам. Самые горькие и позорные обстоятельства российской действительности воплощены сегодня именно в дискурсе милитаризма.

Автор — философ, приглашенный преподаватель Европейского университета в Санкт-Петербурге