Постсоветская стеб-ностальгия в американском Instagram

Социальные антропологи Дарья Радченко и Александра Архипова о феномене гагачата

Количество комментариев в инстаграме Леди Гаги неуклонно увеличивается – в конце минувшей недели их было сначала 300 000, потом полмиллиона, а вчера уже миллион, и счетчик работает быстрее, чем мы пишем эту колонку. Флешмоб, который, как пишут СМИ, организовало инстаграм-сообщество «халатов», нацеленное на троллинг звезд, не останавливается уже неделю: в комментариях устраивают переклички земляков, обмениваются рецептами, цитируют классику, ищут мужей и жен (как новых, так и уже имеющихся, не пришедших домой к обеду вовремя), рассказывают анекдоты и высмеивают стереотипы о страшных русских, пьющих водку и играющих на балалайке.

«У меня медведь сбежал, может кто-то встречал на улице? Откликается на кличку Пушок! Приметы: медведь, с ним бутылка водки и балалайка! Если кто-то его видел, сообщите, мне очень дорога та водка!!!» (здесь и далее в цитатах – орфография и пунктуация авторов)

Для того чтобы разобраться в том, что происходит, нам придется вернуться на 15 лет назад. В 2004 г. в журнал русскоязычного пользователя livejournal пришел пользователь из США и посетовал на то, что он не понимает текста, хотя lj – американский сайт и здесь все должно быть написано по-английски, а не «по-албански». Пользователи кириллического сегмента стали агрессивно отвечать, что мир не обязан прогибаться под американца. Пренебрежительное отношение к русскому языку внезапно стало силой, сплотившей сотни жж-юзеров, а фраза «учи олбанский» быстро стала мемом.

В каком-то смысле то же самое происходит в инстаграме Леди Гаги. Уход Бредли Купера от русской модели Ирины Шейк был воспринят как атака на русское – и вызвал стремление к солидаризации и поддержке соотечественницы. Многие пользовательницы активное участвовали в «шельмовании разлучницы». В представлениях о правильных и неправильных социальных ролях в России «мужик» часто оказывается ценным существом, не имеющим, однако, своей воли. А соответственно, его можно «увести», «подобрать», а «хорошие мужики на дороге не валяются». Следовательно, любые действия, совершаемые «мужиками», – не их вина и ответственность, а другой женщины: мамы, жены, разлучницы. Муж не может уйти от жены просто так, его обязательно «приворожила» другая – так и сейчас считают в некоторых русских деревнях. Русская крестьянка в 20–30-е гг., если муж ушел к другой, публично пела про разлучницу частушки или била ее, тоже публично. Это мы и наблюдаем в комментах: шельмование разлучницы и поддержка жертвы. Массовость этого действия показывает, что такая стратегия вовсе не удел дальних деревень.

Но примерно после первой сотни тысяч комментариев на русском «захват» инстаграма Леди Гаги стал вестись уже целенаправленно, а шельмование разлучницы ушло на второй план.

Право на пространство (в данном случае виртуальное) пользователи фиксируют так же, как и право на городскую среду: размещая в нем свои языковые метки. В городе захват пространства происходит при помощи языковых средств – граффити и неофициальной топонимии. В виртуальной среде то же самое делается при помощи русского языка в инстаграме американской певицы. Пользователи иронично задаются вопросом, «что это за баба стоит на аватарке нашего русскоязычного чата?», создают «Правила форума LADYGAGA», требуют «пишите, пожалуйста, по-русски. Здесь ведь #ледигагарусскийчат»: «Лайк если тоже считаешь что русский шрифт радует глаз в заокеанских страницах». Появился даже хештег «#гагаграм» и «#гагачат», которым обозначают комментарии под конкретной фотографией певицы.

Так изначально открытый для всех официальный инстаграм-аккаунт Леди Гаги становится «альтернативным интернетом» для русскоязычных пользователей, защищающихся от вторжения чужаков. Изредка в нем появляются комментарии на английском с просьбами допустить иностранца к празднику, но при всей радости от этого движения навстречу пришедшему предлагают учить русский.

Во всем этом нет ничего принципиально нового. Использование посторонних аккаунтов для флешмоббинга – распространенное явление. Оно возникает по двум причинам. Во-первых, из-за запроса на неподцензурный интернет, где можно без оглядки обмениваться не всегда законным контентом (как сообщал The Bell, почти половина интернет-пользователей мира сталкивается с ограничениями на определенный контент, сервисы или платформы). Во-вторых, ради самого ощущения контроля над новым и чуждым пространством.

Итак, инстаграм Леди Гаги захвачен; но тут-то и начинается самое интересное – обсуждение этого захвата, захлестнувшее не только сам «#гагачат», но и многие СМИ, социальные сети и каналы в мессенджерах. В разгар флешмоба пользователи начинают отмечать его массовость и всенародность: «когда спит Владивосток – пишет Калининград» или «Здравствуйте! Перепись населения России здесь проводится?». Солидарность, пусть в ироническом онлайн-флешмобе, становится предметом гордости: «Я горжусь, что я – русская! Какая еще нация так сплоченно защищает своих. В Европе то соседей не знают как зовут, а чтоб вот так заступиться – никому и в голову не придет! А с юмором-то у них вообще проблемы!»

Комментарий «Крым вернули и Бредлика вернем. Не на тех напала» собирает под 2000 лайков и порождает массу подражаний. Предприниматели воскресили рекламную модель «Обаму не обслуживаем» и теперь не натягивают потолки в доме Леди Гаги, не предлагают ей ландшафтный дизайн, запрещают появляться на курортах Краснодарского края. Пользователь фейсбука наткнулся в московском ТЦ «Атриум» на ларек с мороженым с надписью: «Гагу не кормим» и перечеркнутым портретом певицы.

При этом (возможно, благодаря перекличкам земляков) оказывается, что в «#гагачате» находятся русскоязычные пользователи многих стран бывшего СССР – и это вызывает дополнительный шквал одобрения:

«Вы тут не только руские халаты и татарские однокровки, тут еще и мы узбекские тюбетейки»; «Ирусик, Украина тоже за тебя! Хоть здесь Украина и Россия за одно. Может, скоро и помиримся на фоне такого беспредела Гаги)))».

Можно ли сказать, что «гагачат» становится демонстрацией ностальгии по империи и тяги к реставрации СССР? Обсуждая происходящее в соцсетях, многие пользователи резко осуждают комментирующих: «Ужасно и противно. Пошлость, агрессия и глупость зашкалила»; «Выброс негатива от неудавшейся жизни происходит и все тут...» В этих комментариях тексты «гагачата» принимаются всерьез и, соответственно, считываются как угроза и агрессия.

Сами его участники настаивают, что происходящее – это стеб, специфическая советская и постсоветская практика, которую антрополог Алексей Юрчак назвал «иронией вненаходимости», выводящей текст за пределы однозначной интерпретации. Рецепты борща, цитаты из «Евгения Онегина», объявления о продаже гаража, написанные нарочито простонародным языком упреки «разлучнице» и истории про медведя, сломавшего ядерный реактор, оказываются явлениями одного порядка: они все одновременно рассказывают общую историю постсоветских людей, которые собрались под фотографией американской певицы, объединяют их, актуализируют национальную гордость – и ее же и высмеивают. Но, как всякий стеб, он нацелен на «своих» – тех, кто может его понять и оценить.

Именно эта ирония воображаемой «коммунальной квартиры – коммунальной страны» из одноименной песни группы «Дюна» и приходится по душе пользователям. «И знаете что, я прямо чувствую какую-то любовь ко всем этим людям, которые нашли повод, чтобы просто собраться в одном месте, пусть и виртуальном, и обсудить весело со стебом все и сразу. Хватит уже нам объединяться против бед и угроз. Вот так, когда весело и безобидно, оно же лучше. Инстаграм придумали американцы для американцев. Но русские пофиксили все алгоритмы, вступившись за русскую бабу, за Ирку».

Уникальное сочетание самоиронии, захвата чуждого пространства и мирной солидаризации поверх государственных границ – по-видимому, именно таких позитивных эмоций и недостает в списке национальных побед России тем, кто пишет в гагачате уже один миллион первую... – а, нет, уже один миллион вторую, пятую, подождите, мы не успеваем записывать – тысячу комментариев.

Авторы - сотрудники исследовательской группы «Мониторинг актуального фольклора» Института общественных наук РАНХиГС