Кастомизация заменила цензуру

Для постправды, по определению Оксфордского словаря, объективные факты как аргументы в дискуссии менее важны, чем апелляция к личным убеждениям и эмоциям. В этом есть горькая ирония: объяснять в авторитарных режимах, что такое постправда, на примере стран, которых они записали себе во враги.

Это произошло с изданной на русском языке книгой израильского историка Юваля Ноя Харари «21 урок для XXI века». Российское издательство «Синдбад» с одобрения автора внесло в нее содержательные правки. В частности, вместо слов Владимира Путина о Крыме в главе «Постправда» фигурирует Дональд Трамп и его фактологическая ложь. Телеканалу RTVI Харари пояснил: его главная задача – донести идеи об угрозе диктатуры, экстремизма и нетерпимости широкой аудитории, в том числе в недемократических режимах, ради чего он разрешает менять некоторые «острые» примеры.

Если рассуждать в прежних реалиях, то англоязычный оригинал подвергся цензуре и самоцензуре, что было типичной практикой для книг и фильмов, в том числе переводных. В обсуждениях вспоминали, как в XIX в. и советские годы преподаватели подбирали на лекциях обходящие цензуру и самоцензуру слушателей примеры, расхождения перевода книг Ветхого завета на древнегреческий с оригиналом.

Отличие в том, что прежде сохранялось понятие источника, а сознательное видоизменение текста (а не ошибка редактора или переводчика) маркировалось как нежелательное, вынужденный шаг в условиях ограниченного доступа к информации, ее дефицита.

Случай Харари принципиально иной. Сейчас информации переизбыток, но у читателя есть проблемы со временем, чтобы обратить на нее внимание. На первое место выходят коммерческие соображения. В обсуждении случая Харари в соцсетях всплыла кастомизация: изменения с целью минимизировать политические риски и увеличить прибыль. Яркий пример – удаление в российском кинопрокате сцен гей-секса из биографического фильма об Элтоне Джоне; то же, только на уровне самоцензуры, произошло с лентой про Фредди Меркьюри. Другой пример: на карте Google для жителей России Крым российский, а для остального мира, включая Украину, – украинский. Какими бы аргументами ни обосновывали правку, она работает как цензура: изменить представления о реальности.

В случае с книгой Харари понятие оригинала размывается, появляются равноценные англоязычная и русскоязычная версии. Исключение – те, кто читает по-английски, но научпоп адресован широкой аудитории, которой некогда сравнивать вариации, – то, что вышло на русском, для большинства и будет книгой Харари. В этом случае автор продает не книгу как источник размышлений и дискуссий, а услугу: развлечение, эмоциональную разрядку, что роднит ее с развлекательными телесериалами, в основе которых эффект подтвержденных ожиданий – людям рассказывают то, что они и так знают. Само понятие книги при этом размывается: она больше не артефакт, не социальный маркер с определенным контекстом. Если прежде люди разных взглядов могли поспорить, в чем они согласны или не согласны с автором, то в случае с Харари сделать это сложно. Нет предмета для обсуждения: читатели из разных стран будут иметь в виду разное, когда будут говорить о постправде. Такая кастомизация атомизирует аудиторию и разводит ее по разным углам. Авторы в такой ситуации проигрывают: читатель «исправленных» текстов отвыкает покупать то, что противоречит его представлениям.