Как ситуация с Алексеем Навальным сегментирует общество
«Жертва режима» vs. «сакральная жертва»
В отличие от прошлого, когда интеллектуальная дискуссия допускала паузу и воздержание от моментального суждения, нынешняя среда требует мгновенных реакций. Анализ реакций на историю с Алексеем Навальным показывает, что позиции являются не результатом рациональной оценки, а концентрацией накопленных стереотипов вокруг новых поводов.
Группа «Навальный – жертва режима» доминировала в сетевой среде, но внутри себя оказалась неоднородной, выявив три подгруппы.
Первая заявляет: произошла санкционированная политическая расправа власти над лидером оппозиции. Почему только сейчас? Ждали момента – хищно, внимательно, хладнокровно. Пока не случилась поездка в томскую деревню.
Вторая предполагает, что отравление – креативный ход, чтобы сменить повестку, отвлечь внимание от Белоруссии, в которой планируется «принять решительные меры». Здесь рисуется мозговой штурм на Старой площади, когда одного из заговорщиков осеняет: «Надо отвлечь внимание либералов. Давайте отравим Навального». На секунду повисает тишина, собравшиеся испытующе смотрят друг на друга, и тут Человек Большого Решения хлопает ладонью по столу: «А что, неплохая идея. За работу».
Наконец, третья версия – она с учетом кейсов Бориса Немцова или Ивана Голунова могла казаться самой вероятной, если бы не большой риск для ее участников: отравителем Навального выступила не система в целом, а некая вышедшая из-под ее контроля группа, которая начала вести собственную игру и в отношении которой система оказывается в двойственном положении – нельзя ни сдать, ни признать своими.
Партия лоялистов в борьбе интерпретаций выглядит более однородно. Ее базовый посыл: «Навальный – сакральная жертва». Его отравили свои же, чтобы нанести непоправимый репутационный, а возможно, и экономический урон режиму – вызвать новые санкции, бунт, революцию. Но кто мог отдать такой приказ, где архитектор замысла, почему жертвой становится тот, кто должен был воспользоваться ситуацией? Концепция сакральной жертвы вязнет, как только рационализировать ее логику.
При диаметральной разнице подходов всем сторонам свойственны общие черты: объяснение возникает сразу и сопротивляется дальнейшей коррекции. Каждая версия предзадана идеологической позицией. Диалог невозможен: считается, что оппонент этически неполноценен или обманут. Также невозможна нейтральность или сведение ситуации к неполитическому контексту («омские врачи все скрывают»). Верифицировать все гипотезы никому не интересно. Они быстро разбираются для нужд полемистов и отправляются в топку идеологической борьбы.