Гражданство обычное и высокое

Значения слова «гражданин» распадаются на две настолько далекие группы, что можно было бы использовать для них два разных слова
В советское время власти канонизировали Радищева и Некрасова, но полностью искоренили проповеданное ими представление о высоком гражданстве, заменив его паспортом

Значения русского слова «гражданин» распадаются на две группы, настолько далекие друг от друга, что можно было бы использовать для них два разных слова. В том же стихотворении, где речь идет о том, что поэтом можно не быть, а вот гражданином быть обязательно нужно, лирический герой Николая Некрасова ищет и не находит гражданина: «Кто гражданин страны родной? Где ты? откликнись? Нет ответа».

«Поэт в России – больше, чем поэт. В ней суждено поэтами рождаться лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства, кому уюта нет, покоя нет» – в этих строках Евгений Евтушенко говорит, что, не будучи гражданином, и поэтом быть не получится – по крайней мере, в России.

Оба поэта говорят не просто о жителях страны, обладающих правами и обязанностями, перечисленными в законах. Они явно имеют в виду какого-то другого «гражданина», у которого вместо прав и обязанностей – призвание и долг. Такое «гражданство» явно не совпадает с обладанием паспортом. Совсем нет гарантий, что все, кому государство выдает сейчас паспорта Российской Федерации, получают вместе с документом и таинственное высокое гражданство. Не исключено даже, что есть люди, которые чувствуют себя гражданами, но российского паспорта не имеют. И наоборот, есть, наверное, люди с паспортами, но без высокого гражданского призвания.

В западных культурах правовые термины «обязанности», «договор», «права» пришли из частной в публичную сферу в Новое время. В России шел тот же процесс, но с некоторым отставанием. В русской поэзии и публицистике слово «гражданин», начиная, возможно, со времен Александра Радищева, уже несло в себе революционный заряд «прав человека и гражданина», но оно оказывалось слишком чужим на фоне сословной реальности российского государства: «Трудно становится исполнение должности человека и гражданина, ибо нередко они находятся в совершенной противуположности». Заимствованные из западных книг представления и слова, связанные с общественным договором, уже были, а «западных» юридических значений у них еще не было.

Разрыв между представлениями о гражданстве как о равенстве прав и обязанностей всех жителей перед законом и реально существующим подданством – да еще разбитым на сословия – казался таким широким, что привел к появлению в русской культуре мечты об идеализированном высоком гражданстве, заключает Эрик Лор в книге «Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу». Это один из наших парадоксов – «гражданин» должен был быть чуть ли не борцом с государством, гражданином которого являлся.

Между тем со второй половины XIX в. и вплоть до начала Первой мировой войны политика и практика гражданства в империи развивались примерно так же, как в Европе, – в направлении уравнивания сословий в правах. Но в советское время власти, с одной стороны, канонизировали Радищева и Некрасова, а с другой – полностью искоренили проповеданное ими представление о высоком гражданстве, заменив его паспортом.

Разрыв между обычным и высоким гражданством не так-то легко списать на нелояльность революционеров или либерализм интеллигенции. У него глубокие причины. Он постепенно стягивается, но все еще живет в языке и культуре. Политизация раздачи паспортов вряд ли поможет эту рану залечить.