«Чагин»: чтобы помнили

Молодой режиссер Сергей Тонышев дебютировал в «Современнике» с амбициозным спектаклем «Чагин» по новейшему роману Евгения Водолазкина. Изначально замысел вырос из эскиза, который Тонышев представил в прошлом сезоне в режиссерской лаборатории «Современника» «Хочу как О.Н.» (Олег Николаевич Ефремов). В театре идеей так увлеклись, что дали добро на полноценный спектакль. Как итог, нелегкий и несценичный текст превратился в четырехчасовое нескучное действие. Неровное, но по-своему убедительное и обаятельное.

Спектакль, как и роман, стремится к житийному повествованию – Чагин здесь квинтэссенция героя, на судьбу которого зрителю следует обратить пристальное внимание и желательно даже взять ее за образец. Архивист Исидор Чагин обладает феноменальной памятью – он запоминает абсолютно все и в любой момент может в точности воспроизвести. Но талант помнить оборачивается для него личной трагедией. Чагин предает друзей, согласившись сотрудничать с КГБ за ленинградскую прописку.

Поскольку герой лишен способности забыть, отягощенный прошлым, он не может жить в настоящем и не стремится в будущее. Его судьба – горькая судьба виновного и осознающего свою вину человека. А муки совести, как известно, первый шаг к покаянию. Ближе к финалу Чагин становится практически святым.

Структура и оптика Водолазкина в спектакле максимально сохранены. Как и в романе, в постановке очевидна «система отражений»: жизнь Чагина показана с самых разных сторон глазами близких ему людей – молодого коллеги-архивиста Мещерского, одного из гэбэшных кураторов Николая Ивановича, соседки Ники, друга Грига. То, что помнят (или думают, что помнят) о Чагине они, вступает в резонанс с тем, что случилось на самом деле, и диапазон восприятия этой истории становится шире.

В спектакле три действия. В жанровом отношении они абсолютно разные. Первый – собрание режиссерско-актерских этюдов разной степени удачности, второй – добротный эстрадный бенефис, третий – мелодрама. Интересно, что сценография при этом остается практически неизменной. Художник Филипп Шейн придумал забаррикадировать сцену огромными коробками с книгами и документами (все-таки речь о герое-мнемонисте). Здесь же поставил железную кровать, скромный стол и бюстик Пушкина. Во втором акте добавится слепящий свет артистической гримерки, в третьем – огромное поваленное дерево как символ глухой деревни. В этих нехитрых на первый взгляд декорациях разворачивается судьба человека. С учетом перегруженности сюжета и некоторой актерской суетности, о которой речь пойдет ниже, такое решение вполне оправданно.

Роль на дистанцию длиною в жизнь досталась Семену Шомину («Современник», спектакли «Три товарища», «Соловьев и Ларионов» и др.). Его Чагин – трогательный провинциал в смешных очках и мешковатой одежде. Духовную эволюцию своего героя актер старается показать подробно – через меняющуюся мимику и пластику. Все горше улыбка, все сутулее спина, все скорбнее интонации. Его образ трогателен и убедителен.

Чагинского друга – артиста Грига сыграл Илья Лыков («Три сестры», «Пигмалион», «Фантазии Фарятьева», сериалы «Престиж», «Тетя Марта», «Мосгаз» и др.). Ему на откуп отдано второе действие спектакля – самая яркая и зрительская его часть. Григ превращает свой рассказ о Чагине в эстрадное выступление – паясничает, поет Вертинского и хохмит. Он показывает и изнанку своих номеров, переодеваясь и накладывая грим на глазах у зрителя. Последний невольно влюбляется и в Грига, и в артиста, его изображающего.

Партнерами двух главных актеров стала молодежь и стажеры театра. Юная энергия ожидаемо кипит. Отсюда излишняя эмоциональность, та самая суетливость и не всегда верные интонации. Ребята впадают в пафос, а в случае со спектаклем-житием этого особенно хочется избежать.

В третьей части, когда мы видим Чагина в глубокой старости, спасающего от угасания в доме для престарелых свою возлюбленную, все самым грустным образом скатывается в мелодраматическую плоскость и морализаторские диалоги стариков-неразлучников. И не менее морализаторские диалоги их друзей. Впрочем, это скорее придирки, в целом роман режиссер и его команда осилили – им удалось до конца выдержать серьезную интонацию, общую философичность отнюдь не простого повествования и заложенные в него жизнеутверждающие смыслы.

«Чагин» Водолазкина, как и «Чагин» Тонышева, – это история о том, что измениться можно, даже страшно оступившись. Праведный способ жить не перечеркнет сделанного, но изменит и твою судьбу, и тех, кто рядом. Поэтому главное как раз не забывать, а, напротив, помнить.