Тереза Дурова: «Мы создаем лекарство для зрителя»

Тереза Дурова, режиссер и руководитель Театра Терезы Дуровой, рассказала «Ведомости. Городу» о том, как заманить на спектакль современного ребенка и чем увлечь его родителей.

– У нашей династии уже пять поколений. И у всех нас один подход к тому, чем мы занимаемся, – абсолютное чувство долга и ответственность за то, что ты делаешь. Не важно, это театр зверей, или театр людей, или вообще не театр. Мы не имеем права подвести фамилию. 

– Да, ведь братья Анатолий и Владимир Дуровы – из дворянского рода, который берет свое начало в XVI в. Судьба их закинула в цирк, сейчас не буду перечислять, по каким причинам... Сначала они были два брата-акробата, грубо говоря, а затем стали заниматься клоунадой и дрессурой. В итоге ветвь Анатолия Дурова осталась в цирке, а Владимир Дуров открыл на Божедомке театр, который вы сейчас знаете как «Уголок дедушки Дурова». Я правнучка Анатолия Дурова и первая из его потомков, кто ушел из цирка в театр. И вот уже 28 лет им занимаюсь. 

– Да, и это тоже некая дань прадедам. Они были первыми русскими клоунами-дрессировщиками, внесли огромный вклад в развитие клоунады как жанра, первыми начали заниматься сатирой на манеже, вошли в историю клоунады тем, что сняли грим и говорили на чистом русском языке. Тогда ведь в цирке были популярны только иностранцы – если ты не какой-нибудь Жандо, приходилось коверкать язык. Никто не пошел бы на Васю или Петю. 

Постепенно область моих интересов сместилась в этнический музыкально-драматический театр. 

– Чем бы ты ни занимался, если говоришь людям: «Идите за мной» – это уже ответственность. А мы ведь продаем билеты родителям с детьми – представляете, что это такое? У детей другое ощущение себя в пространстве. Детскую зимнюю обувь нужно куда-то сложить – у нас в гардеробе есть для этого специальные боксы. Нужно посадить маленького ребенка – есть специальные сиденья. В зале всегда дежурят ребята, которых мы называем «пионеры». Они работают во время всего спектакля, и, если вдруг вы захотите с ребенком выйти, если ребенку, не дай бог, станет плохо, они помогут.

– В большом тысяча, есть еще малый зал на 300 мест. За прошлые выходные у нас, например, побывало 4500 человек. Замечу: все пришли сюда и никто не промахнулся, не перепутал с «Уголком дедушки Дурова». Раньше мы с Юрием Дуровым договаривались, что пускаем всех перепутавших, а сейчас такого практически не случается. 

– Вообще-то я еще и женщина. (Смеется.) Но да, я совмещаю оба поста и, соответственно, плюс режиссер большинства спектаклей. 

– Все совместимо. Если бы я сейчас вела какой-либо курс режиссуры – не важно, в каком театре, – то вдалбливала бы каждому студенту, что режиссер сегодня должен уметь считать деньги и не распыляться: я так вижу, я так чувствую, дайте мне миллион и право на ошибку. Это какая-то мальчишеская разухабистая жизнь, мне она совершенно непонятна. Отсюда и нежелание молодых режиссеров быть худруками. Все хотят быть творцами, ставить не за свои деньги, чтобы принесли, накрыли на стол, а они сели бы и еще просили заменить тарелки, если на них будет не та каемочка, вне зависимости от того, сколько будет стоить эта каемочка. 

У меня все разложено по полочкам, и я не вижу в этом никаких противоречий с творчеством. Как режиссер я понимаю, что у меня в кармане вот такая вот сумма и я на нее делаю спектакль. А как директор знаю, как обеспечить и финансы, и все рабочие процессы. 

– Я не могу себе этого позволить. Всякое, конечно, может случиться, но я буду добивать спектакль до тех пор, пока он не будет готов. Иначе что это такое? Я делал куклу, не получилось – взял и выкинул. Не кукла виновата, не спектакль виноват. Виновник может быть только один – режиссер.

– Прямых аналогов нет. Я знаю очень многие европейские театры, которые работают в этой нише. С фестивалем «Гаврош» мы объехали всю Европу, были в Южной Корее. Есть театры для детей, есть семейные, есть в драматических театрах семейные и детские спектакли, но репертуарного нет. 

– Само появление семейного театра уже тренд. Помните, как говорил Уолт Дисней: «Мы верили в нашу идею – семейный парк, где родители и дети могут веселиться вместе»? Вот и я верю в семейный театр, где дети и родители переживают одни и те же эмоции, получают общие впечатления. В узконаправленном детском театре взрослым неинтересно, они просто сопровождают детей. Другое дело – семейные многоуровневые спектакли. Родители не присаживаются на корточки до уровня ребенка, а дети не встают на цыпочки: просто ребенок понимает одно, взрослый – другое. И тем интереснее будет их разговор после.

– С семейным театром все будет хорошо, потому что он отвечает базовым потребностям. Мы стадные животные и веками сбивались в племена, общины. И театр – это те же вечера у костра, когда старейшина племени передавал опыт, в том числе и эмоциональный, подрастающему поколению. Чтобы увлекательно рассказать историю, сейчас становится все больше и больше инструментов. Мы можем использовать все новейшие технологии, но увлекать все равно будет человеческий контакт между актером и зрителем. Та самая магия театра, когда из ничего возникает новый мир и ты в него веришь.

– У современных детей острый ум, быстрые реакции и широкий кругозор. Они много путешествуют, с малых лет учат иностранные языки, их сложно удивить. Тем интереснее наша задача – найти такие темы, такие приемы, которые на два часа заставят их забыть о гаджетах!

– Перестаньте, ради бога! Какой адский труд? Я, когда хожу смотреть балеты и там артисты два с половиной часа не уходят со сцены, а за этим еще кроется жизнь, проведенная у балетного станка, – вот где адский труд.

– Наверное. (Смеется.) Я не говорю, что мои актеры легко живут, нет. Ноты жесткие, их нужно пропеть. Для этого необходимо подготовить голос, выспаться и т. д. Хореография непростая, тело должно быть подготовленным. Если ты не готов, то зачем вообще выходить на сцену?

– Театр может быть и с одним стулом. Придумать спектакль без декораций и с двумя актерами не менее сложно. У нас в одной постановке был эпизод, когда на сцене два человека: один сидел на скамейке, а второй ходил и ждал возлюбленную. Вот тот, который сидел, всегда выходил со сцены мокрый от пота. Вообще, быть публичным на сцене – это непросто. У кино своя сложная технология, но театр – это еще и семья. Мы счастливые люди из разряда тех, кто выбрал профессию по своему предназначению. 

– Абсолютно! Я занимаюсь творчеством каждый день, что бы ни приходилось делать: репетировать с актерами спектакль или общаться со зрителями в фойе, искать новый материал или решать вопросы бухгалтерии. Я всегда думаю, как бы раскачать творческую конструкцию жизни.

– А в чем же еще?

– Нет, когда премьера прошла, нужно выспаться один день, а потом думать, как твердо поставить спектакль на ноги. Я как режиссер должна сделать мощный каркас, чтобы мои постановки не зависели, например, от пандемии. От того, что кто-то заболел или ушел в декрет. Спектакли ведь состоят из человеческих душ, а в жизни актеров тоже много чего происходит. Иногда бывает трудно подключиться всем в одну энергетическую розетку. Публике никогда не видно этих швов, никто не сможет сказать, что первые премьерные показы были плохими, а потом постановка стала лучше, но изнутри очевидно, что каркас твердеет где-то на 20–23-м спектакле. 

– Спектакль выходит зимой, потому что «Однажды в Мексике: кукурузный человечек» – это концентрированный витамин D. Солнца на улице нет, а у нас в зале есть, потому что сошлось все: Мексика, ее зажигательные ритмы, яркие краски, народные предания. Не буду раскрывать секреты, скажу коротко: мы создаем лекарство для нашего зрителя.