Лондонский филармонический оркестр на Фестивале Мстислава Ростроповича: Неизвестный Прокофьев оказался интереснее Бетховена и Брамса

На первом концерте Большой зал консерватории был набит битком, на втором – зиял пустотами. Публика, не отважившаяся купить дорогие билеты на оба концерта, предпочла концерт с классической программой концерту с мировыми премьерами. В выигрыше, однако, остались те, кто пришел на второй концерт.

Конечно, Лондонскому филармоническому оркестру, который не гастролировал у нас с 70-х годов прошлого века, нужно было показать в Москве классику. Владимир Юровский включил в программу Пятый концерт Бетховена и Четвертую симфонию Брамса. Звучали лондонские филармоники качественно – не придерешься. Никто ни разу не ошибся. Дисциплина образцовая. Но играли холодно и скучно. Владимир Юровский отрабатывал амплуа эффектного капельмейстера. Пианист Рудольф Бухбиндер в бетховенском концерте спал на ходу, ни разу не промазав по клавишам. На бис тот же Бухбиндер сыграл соло – обработку штраусовских вальсовых мелодий, и это было гораздо смелее и интереснее, больше похоже на старинный салонный пианизм, чем официальная часть – на могучую бетховенскую музыку, вдохновлявшую современников Наполеона. Симфония Брамса под управлением Юровского прошла безукоризненно, но в ней не было ни одной живой ноты.

На следующий день тот же оркестр и тот же дирижер в том же зале произвели прямо противоположное впечатление. Ничего удивительного: они были увлечены делом первооткрывателей. Публике открылись два неизвестных сочинения Сергея Прокофьева.

Одно – «Египетские ночи», музыка к спектаклю Московского камерного театра. В 1934 году Александр Таиров составил странную пьесу, объединив «Цезаря и Клеопатру» Бернарда Шоу с «Антонием и Клеопатрой» Шекспира и прослоив их пушкинским стихотворением «Чертог сиял». Прокофьев написал к пьесе 44 музыкальных номера. Сохранились и записи, из которых ясно, как музыка соотносилась с текстом. Все это в подробностях рассказал публике сам Владимир Юровский. Его предисловием был задан культуртрегерский уровень концерта, достойный времен Соллертинского. Затем сочинение было исполнено: ключевые отрывки текста на два голоса прочли Чулпан Хаматова и Константин Хабенский. Они, как говорят актеры, «распределились» и с возрастающим по мере течения пьесы пафосом изложили трагическую историю египетской царицы и ее римского любовника. Музыка, пожалуй, здесь играла второстепенную, но все же важную роль. В начале, когда Клеопатра юна и игрива, звучат ароматные пейзажные эпизоды, а в конце, когда любовники гибнут вдали один от другого, возникает такой накал, что ощущаются будущие «Ромео и Джульетта». Пара тем (лирическая и трубная) – такой Прокофьев, что пальчики оближешь.

Другим неизвестным публике сочинением Прокофьева стал «Иван Грозный» – хотя в данном случае речь шла только о редакции и варианте оркестровки. Музыка к фильму Эйзенштейна известна концертному слушателю по оратории, составленной дирижером Абрамом Стасевичем. В то же время на пыльных антресолях ждала своего часа другая ораториальная версия, которую составил сподвижник Прокофьева музыковед Левон Атовмьян. Лишь недавно ее обнаружила музыковед Нелли Кравец, которая и держала на этот раз подробное вступительное слово. По ее словам, именно версии Атовмьяна следует отдавать предпочтение, поскольку ее успел завизировать при жизни сам Прокофьев. Версия отличается от оратории Стасевича тем, что не следует сюжету фильма – так, Пляска опричников и Песня про бобра звучат почти в начале. В складке Атовмьяна есть ложный финал, сбивающий драматургию, но арочная конструкция скрепляет целое.

В Европе Юровский с лондонскими филармониками уже сыграли обе премьеры, теперь повторили в Москве и сделали это с большим энтузиазмом. Полукамерный состав «Египетских ночей» звучал с известной остротой, огромный оркестр «Ивана Грозного» о двух тубах и множестве ударных – плотно, величественно и с некоей русской иконописной красочностью, которая чудесным образом легла на воспитанный лондонский звук.