«Царь Эдип» Стравинского в Консерватории: Геометрия рока

Владимир Федосеев закрыл концертный цикл, посвященный коронованным особам, исполнением «Царя Эдипа» Стравинского
Оратория Стравинского в Москве редкость/ М.Стулов/ Ведомости

Герои цикла «Власть и судьба», концерты которого прошли в Большом зале консерватории, хоть и омрачили совесть убийствами, но не лишились вконец симпатий авторов и публики – таковы, к примеру, Борис Годунов из оперы Мусоргского и Царь Давид из оратории Онеггера, выходившие под началом Федосеева на консерваторскую сцену. Но Царя Эдипа жальче всех: любимый гражданами правитель Фив, он сдуру пришиб на перекрестке какого-то вздорного старикашку, по роковой воле оказавшегося его родным отцом.

В финале оратории народ нехотя изгоняет ослепившего себя Эдипа, а из уст чтеца звучит сентенция, которую в концерте с благородным чувством огласил артист Николай Мартон: «Тебя любили». Стравинский, по его собственному признанию, терпеть не мог партию рассказчика, изрядно портящую всю ораторию, и особенно эту фразу, которую называл «сентиментальной кляксой» и «журналистским заголовком». Действительно, она стоит поперек горла объективному духу всей оратории Стравинского, с ее строгой условностью и приверженностью эстетике котурн. Стравинского конца 20-х, миновавшего этап русских балетов, порой считают холодным. В России его неоклассические сочинения звучат редко, и в число любимых композиторов Владимира Федосеева – дирижера, ценимого публикой за теплоту и мягкость, – Стравинский тоже не входит.

Тем удивительнее результат, которого добился дирижер от Большого симфонического оркестра имени Чайковского, мужской группы Камерного хора Владимира Минина и певцов-солистов: неоклассическая оратория Стравинского прозвучала в абсолютно точном эмоциональном строе. В ней не было ни малейшей чувствительности, зато рок с его поступью ощущался пружиной событий. Ритмы, орудием которых Стравинскому удалось «вморозить драму в музыку», были музыкантами тщательно соблюдены, и, если не считать мелочей, русский оркестр победил именно на поле ритмической определенности – поле, для наших оркестров чужом.

Максим Пастер с инструментальной правильностью спел партию Эдипа, в партии Иокасты была безупречна Олеся Петрова, басы Михаил Гужов (Креонт и Вестник) и Вадим Лынковский (Тиресий) спели фундаментально, хотя баланс с оркестром не всегда был в их пользу, Алексей Татаринцев в роли Пастуха украсил ансамбль, ставший произведением архитектуры.