Фестиваль «Сезон Станиславского» представил «Платонова» - новую работу Люка Персеваля

Двухлетней давности знакомство с аскетичной режиссерской манерой Люка Персеваля началось для московской публики спектаклями «Отелло» и «Вишневый сад», сыгранными в Театре им. Пушкина. Что касается бельгийского «Платонова», вывезенного на ту же площадку, то кажется, что здесь Персеваль скрестил две тогдашние постановки. Чеховские герои, как и в «Вишневом саде», скупы на слова и жесты, но зато в наследство от «Отелло» им достался черный рояль и виртуозный джазмен в придачу: музыка и блюзовые возгласы Йенса Томаса будут звучать все 100 минут спектакля и чудеса, которые он творит за роялем, трудно назвать звуковым фоном.

Если бы Персевалю вздумалось назвать своего «Платонова» джаз-оперой, вряд ли бы кто вступил с ним в спор. И дело не в том, что Михаил Васильевич Платонов и иже с ним научились петь арии, - конечно же, нет. Просто каждая реплика с безупречной точностью вписана в общую звуковую партитуру. За спинами у актеров, которым по указанию режиссера положено врастать ногами в авансцену, диагональю прокинуты рельсы, опирающиеся на стопки книг. Железнодорожному роялю, поставленному на рельсы, понадобится для преодоления этих нескольких метров ровно 100 минут: как доползет до конца, так и жизнь кончится.

Чтобы убедиться в бессмысленности и нелепости жизни, не обязательно, впрочем, дожидаться финала. Слова «Скучно-то как» будут произнесены Генеральшей в самом начале спектакля, а дальше персонажам только и останется, что смиренно дожидаться околеванца, как это называл Чехов в другой пьесе. Делая Чехова похожим на Беккета, Люк Персеваль практически вкапывает актеров в сцену, как это было с Винни в пьесе «Счастливые дни». Этим бормочущим придуркам требуются совсем простые вещи для счастья: еда (о ней беспрестанно говорит Николай Трилецкий), питье и регулярное спаривание с существами противоположного пола. Тела тянутся друг к другу, а тем временем и жизнь проходит, как будто и не было.

«Не пугайтесь. Половина зачеркнута. Во многих местах нуждается еще» - так писал второкурсник Чехов в записке к Марии Николаевне Ермоловой, отправляя ей для бенефиса свою пьесу. Персеваль послушался Чехова и, ни капли не испугавшись, зачеркнул не то что половину, а все, что только можно, и даже то, что нельзя. В общем, поступил с «Платоновым» так же, как когда-то с «Вишневым садом» и «Дядей Ваней». Из толпы персонажей на сцене оставлено лишь девять: сам Платонов, четыре любящие его женщины, Сергей Войницев, отец и сын Трилецкие и молодой отморозок Осип с ружьем в руке. Решительно проредив текст и сочинив собственную глубоко фламандскую историю (в спектакле то и дело звучит тамошний крестьянский сленг, и эта трансформация вполне логична, если вспомнить, что в первоначальном варианте «Платонова» была масса таганрогских диалектизмов), режиссер при этом существенно расширил паузы, во время которых мы начинаем напряженно вглядываться в лица героев.

Актеры роняют слова, добиваясь, чтобы каждое из них пробилось к нашему сознанию. Однако в случае с «Платоновым» испытанный прием не сработал у Персеваля с той же силой, как это было в прежних работах чеховского цикла. В чем же здесь дело? То ли бельгийская труппа подкачала, то ли режиссерская идея слишком быстро считывается, то ли виной всему излишне ровная, не знающая эмоциональных всплесков линия спектакля. Как бы там ни было, «Платонов» оказался слишком виртуозным, слишком джазовым, слишком формальным, а оттого и скучным. Все будет так, как мы и ждали: ружье, которое держал в руке Осип, сработает на сотой минуте спектакля, музыка замолкнет, Платонова не станет. Правда, выстрела мы так и не услышим.