«Царь Эдип» и «Замок герцога Синяя Борода» разбавили классику
В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко
Режиссеру Римасу Туминасу и дирижеру Феликсу Коробову символизм Бартока оказался ближе, чем неоклассицизм Стравинского.
Премьера опер Стравинского и Бартока вписалась в ту репертуарную линию театра на Большой Дмитровке, которая знакомит публику со значительными партитурами ХХ в., будь то оперы Сати, Мийо, Казеллы или Мартину. Большинство из них ставится на малой сцене – сейчас же две одноактные оперы появились на основной, что делает театру особую честь.
«Царь Эдип» Стравинского и «Замок герцога Синяя Борода» Бартока друг на друга решительно не похожи, но их объединяет тема предначертания, благодаря которой соседство этих двух шедевров с интервалом в антракт становится оправданным. Царь Эдип делает все возможное, чтобы не дать свершиться пророчеству, но обмануть рок не может: он таки убивает отца и женится на матери. Герцог Синяя Борода изо всех сил уговаривает новую жену не ломиться в запертые двери – но он с самого начала знает, что Юдит добьется знания даже ценой собственной свободы и в результате займет пустующее место в бородинском квартете несчастных жен, обреченных на вечные слезы, кровь и мрак. Рядом звучит и другая тема, общая для обеих опер, – трагедия обладания истиной. Долг царя велит Эдипу найти убийцу – в итоге он находит его в себе самом и вынужден свершить над собою жестокий суд. Юдит не может чувствовать себя любимой женой, не зная о муже всю подноготную, – но открывшаяся истина губит ее саму.
Правды лучше не знать – этому невеселому выводу композиторы придали всецело разные эстетику и стиль. Опера Бартока источает экспрессию, муку и нервы, она плещется и вязнет в трясине густого символизма. Опера-оратория Стравинского фронтальна, антипсихологична, антииндивидуальна, все эмоции переведены в план представления, и даже нарратив намеренно превращен в спойлер: чтец (Виталийс Семеновс из Театра Вахтангова) излагает события раньше, чем зритель их видит.
Знатные имена
Если царя зовут Oedipus, а опера Стравинского идет на латыни с русским конферансом, то имя герцога – Kekszakallu. Это единственное венгерское слово, звучащее в спектакле и повторенное в овертитрах на языке оригинала. В остальном опера поется в русском переводе с русскими же овертитрами.
Обе оперы в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко поставила команда, в прошлом сезоне выпустившая в Большом театре «Катерину Измайлову» Шостаковича, – режиссер Римас Туминас, сценограф Адомас Яцовскис, художник по костюмам Мария Данилова, хореограф Анжелика Холина, художник по свету Дамир Исмагилов. Тогда Туминас дебютировал в опере, и ему удалось дело, для режиссера драмы почти невозможное, – постановку не провалить. Второй опыт должен был закрепить стиль (и действительно, из динамиков там и там задувает унылый ветер) и, главным образом, успех – но удался он только наполовину.
«Царь Эдип», идущий в начале вечера, выдал неуверенность режиссерского почерка. Казалось бы, правила игры, заданные Стравинским, были соблюдены – объективизм, статика, ритуальность наличествовали, хор и солисты сопровождали пение условными жестами рук в духе Уилсона. Вместе с тем выдержать величественную непроницаемость до конца режиссеру не удалось – в напряженные моменты Эдип принимался хлопотать лицом, как если бы играл комическую роль у Гайдая или Рязанова.
Равным образом не удалось музыкальное решение «Царя Эдипа» дирижеру Феликсу Коробову. Холодноватому монументализму Стравинского не хватило стройности и ясности. Оркестр и мужской хор не договорились о балансе. Неудачным оказался выбор артиста на заглавную партию: Валерий Микицкий – превосходный характерный, но отнюдь не героический тенор. Сходным образом растерял часть партии бас Роман Улыбин, певший Креонта. Только Наталья Зимина в партии Иокасты показала богатство звучания и сценическую стать.
Но страницу с карикатурными Фивами можно без сожаления перелистнуть ради трансильванских готических кошмаров. В опере Бартока дело обстоит много благополучнее. Образ зловещего замка, куда не проникают лучи солнца, оказался в спектакле основным. Поставить час действия на двух персонажей – непростая задача, но Римас Туминас решил ее одним простым приемом по имени контраст. Если герцог в исполнении Дениса Макарова преимущественно неподвижен, то Юдит в образе Ларисы Андреевой – непрерывное движение и бег, ее грацию подчеркивают длинное струящееся платье и прекрасные волнистые волосы. Оба певца звучат хорошо, а оркестр, только что понуро тянувший фиванскую лямку, расцветает вязью мотивов, шепотами и криками. Дирижеру Феликсу Коробову Барток тоже явно больше пришелся по душе, нежели Стравинский. В этом есть сермяжная правда – темный влажный экспрессионизм ближе московским традициям, нежели ясный сухой классицизм.