Какой предстает Венеция на выставке «От Тьеполо до Каналетто и Гварди»

Вспоминая о золотом веке Венеции, оглядываются обычно не на время Гольдони и Казановы, а на куда более раннюю эпоху. Среди титульных героев называют мастеров Возрождения – Тициана, Тинторетто, Веронезе, Карпаччо, обоих Беллини. Первым трем и был посвящен прошлогодний выставочный проект Пушкинского музея, в котором он участвовал единичными произведениями, а итальянские музеи предоставили тогда основной корпус работ.

Теперь работ из Италии и России почти поровну, и видим мы живописцев XVIII столетия – свидетелей заката Светлейшей (титул La Serenissima, которым называли Венецианскую республику, отсылает напрямую к Византии).

Венеция перестала быть владычицей морскою, уступив сначала османам, а потом, окончательно, Наполеону. Республика, прекратившая свое существование в 1797 г., утратила земли и могущество, но одержала множество новых, уже на ниве искусств и литературы, побед.

В маске

«По какому-то историческому возмездию этот век неустанного «Просвещения» и веры в разум хранил в себе зерна, из которых выросли потом причудливые и необыкновенные деревья, – целый заколдованный романтический лес, полный чудес и теней», – писал об этом времени Павел Муратов, подразумевая Европу XVIII в. в целом, но прежде всего Италию. А в Италии выделял Венецию, «фантастичнейший из городов».

Тогда уже Венеция начала становиться тем, чем застали ее мы – объектом поклонения, приютом авантюристов и путешественников всех мастей, среди которых уже появлялись и русские: если Екатерина Великая своих «итальянцев» покупала из вторых и третьих рук готовыми коллекциями, то Юсупов картины Джамбаттисты Тьеполо приобретал непосредственно в его мастерской, и в Архангельском до сих пор существует зал Тьеполо. Город предстает на холстах того времени прекраснейшей витриной, театральной декорацией, местом обманов и соблазнов, где за приросшей намертво баутой скрывается драматизм настоящих мыслей и чувств.

Высокий стиль сменился романтическим барокко, и, словно усугубляя легкость и декоративность стиля, венецианскую выставку в Москве открывают гигантские цветочные натюрморты Элизабетты Маркиони – художницы, о которой не то что в России, но и в Италии мало что известно кроме того, что была она, судя по всему, женой ювелира и жила в Ровиго, на полпути от Падуи к Ферраре, на рубеже XVII–XVIII вв.

Здесь снова легко поверить Муратову: «У Венеции было то преимущество, что в ней не было резонеров, лицемерных моралистов, деловых людей и скучных насмешников». Искусство веселой эпохи кажется здесь особенно несерьезным еще потому, возможно, что почти нет портретов. А на единственном включенном в выставку автопортрете его автор, творивший в Венето француз Луи Дориньи, в богатейшем, чуть не до локтей, парике выглядит не художником, а персонажем комедий Гольдони. По ним, как и по сказкам Гоцци и скрипичным пассажам Вивальди, мы опознаем Венецию XVIII в. скорее, чем по живописи, уступившей в тот момент первенство соседним видам искусств.

Мертвое и живое поменялись местами в этом непрерывном карнавальном пиршестве – персонажи мифов и библейских историй, от святого Франциска (в «Экстазе святого Франциска» Пьяццетты – художника, чьих работ совсем нет в России) до фигур с полотна «Эней, Анхиз и Асканий» (около 1773) младшего Тьеполо, Джандоменико, выглядят элементами декораций, а палаццо, каналы, мосты, крылатые львы, глядящие на нас с холстов, и есть одушевленные герои. Место в Венеции важнее людей. И потому самым ярким жанром оказались ведуты – подробнейшим образом выписанные городские пейзажи Франческо Гварди, огромные холсты Каналетто и Мариески – взгляд из лагуны на город, который почти не изменился с тех пор. Не плафон «Время, открывающее истину», написанный около 1745 г. старшим Тьеполо, не его «Непорочное зачатие» (1760-е), не созданное через 20 лет его сыном «Возвращение блудного сына» производят главное впечатление, а висящие в соседнем зале ведуты, написанные примерно в те же годы Пьетро Фалька, прозванным Лонги. Слон на улице, сплетничающие венецианки и их мрачные обольстители, ящик с картинками, явный предшественник волшебного фонаря, – вот что для нас действительно ново: работ Лонги в ГМИИ им. А. С. Пушкина совсем нет.

Три источника

Весь Каналетто, три из пяти работ Джамбаттисты Тьеполо и многие другие вещи на выставке – из московского музея. Джандоменико Тьеполо, Пьетро Лонги, Керкховен etc – из Виченцы: Светлейшую представляет не собственно Венеция, а один из красивейших городов «террафермы» – твердой земли, как называли расположенные на материке территории республики. От города Палладио до столицы Венето меньше часа пути.

Кураторы нынешней экспозиции – хранитель итальянской живописи Пушкинского музея Виктория Маркова и директор Музея Кьерикати в Виченце Джованни Карло Федерико Вилла собрали ее из трех мест: 25 произведений предоставил ГМИИ, 23 – Музей Кьерикати в Виченце, девять полотен – коллекция банка «Интеза Санпаоло». Джованни К. Ф. Вилла был инициатором выставки: обнаружив в Пушкинском музее впечатляющую коллекцию венецианского XVIII века, он предложил соединить пазл – и после Москвы выставка поедет в Виченцу, где среди раскинувшихся на холмах палладианских вилл (палаццо Кьерикати, в котором работает вичентинский музей, – одна из них) щедрому барокко самое место.

В Москве же это искусство рождает другие эмоции. «Туалет Вирсавии» (1730-е) Якопо Амигони – эскиз к большому полотну, написанный в нарочито небрежной манере, висит напротив ведут Лонги, но кажется видением из будущего, а дебелая Андромеда на фреске (1675–1700) Луи Дориньи – единственный сохранившийся фрагмент росписи палаццо Капра Клементи Барбьери в Виченце – выглядит не венецианкой, а Брунгильдой. Внедренные в постоянную экспозицию ГМИИ два выставочных зала заставляют задуматься о том, что было в Венеции до романтичного сеттеченто, что случилось после и сколь разные персонажи нашли здесь приют.

До 14 октября