В Пушкинском музее воссоздали парижский салон русской баронессы

Занимающее больше строчки название выставки, открывшейся в Галерее искусств XIX–XX вв. ГМИИ, – «Парижские вечера» баронессы Эттинген. Руссо, Модильяни, Аполлинер, Сюрваж, Фера» – не даст расслабиться даже случайному посетителю: слишком много громких имен.

Ближний круг

«Таможенника» Анри Руссо, чья «Свадьба» встречает нас у входа – а когда-то встречала гостей салона на бульваре Распай, – баронесса Элен Эттинген заново открыла, вывела в свет, купила девять его самых мощных работ: у Сергея Щукина, для сравнения, было восемь, и не столь значимых.

Художник Серж Фера (Сергей Ястребцов), чьих работ на выставке много, – кузен баронессы и всю жизнь самый близкий человек.

Леопольд Сюрваж, он же Леопольд Фридрих Штюрцваге, родившийся, как и Элен с Сержем, в Российской империи (в Финляндии) и учившийся в Москве у Коровина и Пастернака, – многолетний возлюбленный баронессы.

Амедео Модильяни, деливший с Сюрважем ателье, – свой человек в доме баронессы и ее друг. Модильяни портретировал Эттинген с Сюрважем – портрет Леопольда 1918 г. доставили в Москву из Хельсинки, а портрет Элен мы обнаруживаем только на фотографии – винтажном снимке с рваными краями. Не найдись он в архиве баронессы, об исчезнувшем портрете никто бы не узнал.

Поэт Гийом Аполлинер, последний из упомянутых в титульном списке героев выставки, здесь интересен еще и как ближайший друг, автор нашумевшей пьесы «Груди Тирезия», спектакль по которой оформил Фера (применительно к ней и возникло придуманное Аполлинером слово «сюрреализм»), и как редактор издаваемого Эттинген с Фера журнала Soirеes de Paris – тех самых «Парижских вечеров», которые лежали накануне Первой мировой войны у всех порядочных коллекционеров, галеристов, любителей искусств. В витрине обнаруживается номер «Парижских вечеров» с картиной Андре Дерена «Суббота» из собрания Щукина. Журнал был придуман в 1913-м в подарок Аполлинеру, чтобы отвлечь его от переживаний по поводу разрыва с художницей Мари Лорансен – ее автопортрет из собрания поэта прилагается. Как и счет за его надгробие, оплаченный Фера. Известен эскиз надгробия Аполлинера работы Пабло Пикассо, но тут нет никакой путаницы: был конкурс, Пикассо выиграл, но придуманная им металлоконструкция более подходила для площади, чем для могилы, и на кладбище Монпарнас по сей день стоит памятник, сделанный Фера.

Салон и интриги

Пикассо, впрочем, тоже входил в ближний круг хозяйки салона, от которой в его ранних работах появилась кириллица. В 1956 г. в память об Эттинген – баронессы не стало в 1950-м – он иллюстрирует ее роман Cheraux de minuit. Здесь присутствует и художница Ирен Лагю, отказавшаяся выйти за Пикассо и ставшая подругой Фера. И юный Жан Кокто на ее рисованном портрете, провернувший с этой парочкой гнусную интригу: Фера и Лагю оформили спектакль Кокто, но он убедил друга снять свое имя, оставив на афише только имя подруги, – возможно, испугался, что русский в качестве автора спектакля может кого-то оттолкнуть. Это одна из очень многих запутанных салонных историй – здесь были своими людьми Матисс, Брак, Пикабиа, кубисты, итальянские футуристы. Если Парижская школа, в которой иностранцев оказалось больше, чем французов, стала плавильным котлом, то салон был его идеальной моделью: все друг друга писали, друг с другом спали, любили/ненавидели, и все вертелось вокруг Элен Эттинген, в девичестве Елены Миончинской, польской аристократки родом из Малороссии, вовремя перебравшейся в Париж.

Документы и мифы

«Получать образование она была отправлена в частный пансион, – рассказывает подробности удивительной биографии сокуратор выставки Алексей Петухов. – Оказалась в Киеве у родных, как многие молодые девушки, мечтала познакомиться с привлекательным богемным молодым человеком, и такой появился – барон Эттинген, из остзейских немцев». Они поженились, Элен скоро разочаровалась в браке – но не в титуле. Баронесса была великим мифотворцем, однако рыжеусого барона не выдумала – потомки Эттингена, живущие в США, все еще борются со всякими упоминаниями своего титула в связи с ней.

Не стоит доверять дате рождения – 1887 год баронесса указала при оформлении французского гражданства, существуют и другие версии. Но можно доверять паспорту подданной Российской империи, с фотографией в шляпе и отметками о продлении: до 1924 г., пока Франция не признала Советскую Россию, в Париже действовало консульство не существующей уже страны.

Здесь много документов, вещей и деталей, по которым собрана воедино – впервые – история жизни, о которой французский искусствовед Сильви Бюиссон, сокуратор выставки с французской стороны, выпустила подробнейший труд. Архитектор выставки – заведующая выставочным отделом ГМИИ им. Пушкина Анна Каменских скрупулезно воссоздала ее антураж, вплоть до контрастных, как во французских салонах, панелей на стенах, старинных стульев, на которых сидят смотрители, и лимонно-желтых, отдающих в горчичный стен – по описаниям, такие были в салоне Поля Пуаре, у которого баронесса заказывала платья.

Художница и галеристка

Баронесса и сама была художником, пусть и не получив профессионального образования, – не пройдите мимо ее графического, явно моментального портрета Фужиты. Она подписывала свои холсты, рисунки, ширмы именем Франсуа Анжибу и имела другие мужские псевдонимы для прочих занятий, как-то литературных опытов и критических статей, – аристократке не пристало работать. А все равно пришлось, когда после революции перестали поступать доходы от родового имения Красный Став и лишился денег из России Серж Фера.

В том самом салоне, где в начале века брат с сестрой открывали новое искусство, где они привыкли выступать щедрыми меценатами, Элен, обнаружившая невероятную, на зависть, волю к жизни, продавала искусство, которое собирала, – и Руссо, цена на которого взлетела в сотни, если не в тысячи раз, и купленную когда-то дешево великолепную африканскую скульптуру. Она демонстрировала и продавала свои новые творения, на которые оказался спрос, – расписанные вазы, расшитые покрывала. Дизайн сшитого ею жакета абсолютно корреспондирует с яркой абстракцией 1913 г. (обложка, нарисованная для поэмы Блеза Сандрара «Проза о транссибирском экспрессе и маленькой Жанне Французской») Сони Делоне.

То, что мы видим в этих залах, собранное в Центре Помпиду, Музее Оранжери и Музее современного искусства города Парижа, женевском Пти-Пале и хельсинкском «Атанеуме», Национальной библиотеке Франции и, конечно, Пушкинском музее, дополнено вещами из нескольких французских частных собраний, что редкость. Главное из них, благодаря которому этот сюжет в принципе возник, принадлежит Альбано и Мадлен Руссо. Нет, они не имеют отношения к художнику, но имеют отношение к Сержу Фера: тот оформлял в 1930-е спектакль, который ставил отец Альбано. Ни у брата, ни у сестры не было детей, и Фера передал архив сыну режиссера, увлеченному искусством. На вернисаже Альбано Руссо признался, что до сих пор не разобрана переписка Элен и Сержа – разумеется, на русском. Возможно, в ее исследовании поучаствует и Пушкинский музей, который совсем скоро, уже в ноябре, откроет в главном здании ГМИИ выставку «Пикассо & Хохлова». Придуманная тем же московским куратором, она станет логичным продолжением «Парижских вечеров», которые таким образом превратятся в долгоиграющий проект.

До 13 января