ПРОЕКТ "Б": Поиски жанра
Мой приятель купил таун-хаус. Коттеджный поселок на окраине города, прямо за ним лес, до центра полчаса на машине. В поселке все про всех все знают: кто на чем заработал, у кого какая машина, кто сколько на ремонт потратил. Замкнутое пространство, тесное соседство, буржуазная основательность, деревенская тишина - идеальные декорации для детектива.
В классическом детективе действует несколько непреложных законов. Почти все его участники должны иметь мотив для убийства. Абсолютно все - возможность убить. Мотивов для убийства всего три: деньги, месть и боязнь погубить репутацию. Действующие лица - добропорядочные граждане, тот самый средний класс с тенденцией в высший. В России он уже есть, и с каждым днем его ряды пополняются. Почему же нет классического детектива? Хороший детектив держит читателя в напряжении благодаря своей убедительности: это может произойти с каждым, в том числе и со мной; на месте убийцы я поступил бы так же. Оголтелым злодеям, нездоровым маньякам, прирожденным убийцам и профессиональным бандитам нет места в детективе, они герои других жанров. Остается два типа героев: либо отчаявшийся маленький человек, либо "столп общества", дорожащий своим благополучием больше всего на свете.
Первый тип в России до того распространен, что писатель неминуемо вынужден с сочувствием воспроизводить ущемленное люмпенизированное сознание. Учительница-убийца так тяжко живет, что читатель от всей души будет желать ей остаться непойманной, изнутри и до дна понимая ее несчастья. Между тем прелесть детективной интриги состоит в несоответствии фасада и интерьера. Невозможно предположить, что этот господин и есть убийца, ан это он и есть. Для создания отечественного детектива остается только один типаж - не олигарх и не криминальный авторитет, а хозяин небольшой фирмы, добротное общее место, наш сосед по даче, бывший одноклассник, отец дочкиного кавалера. Еще один мой приятель, напротив, продает свой таун-хаус: его жена отказывается растить ребенка вдали от музыкальной школы и прочих очагов культурного общения. Я пытаюсь вообразить себе, при каких обстоятельствах один или другой мой "новый русский" друг был бы способен на убийство, и понимаю: ни при каких. И тот и другой по происхождению, образованию, роду занятий при советской власти - интеллигенты. Обоим ради нынешнего благосостояния пришлось пережить не только удары судьбы (разорения, обманы), но и внутренние кризисы - разрывы с друзьями, презрение родни, смену среды, противоречия с православием. Эти переживания были наполнены таким драматизмом, а сделанный выбор потребовал таких душевных сил, такой последовательности и ответственности, что назвать кого-то из них "общим местом" язык не поворачивается.
За каждым русским буржуа стоит не традиция поколений, а усилие личного выбора, прорыв собственного опыта. О них можно написать экзистенциальную драму, но не детектив. В каждом из них столько жизнестроительной энергии, что убийство (акт разрушения) делается неправдоподобным. Они довольны своей нынешней жизнью, но хорошо знают, что бывает другая, и не боятся ее. Ради сохранения богатства никто из них не рискнет своим главным завоеванием - душевным покоем.
Так что писать о "новых русских" приходится то в жанре басни, то гимна, то элегии.