Извините, что к вам обращаемся

“Режиссером и сочинителем” в программке значится Вениамин Смехов, а Петр Фоменко, доводивший спектакль перед выпуском, назван “соучастником”. Не то чтоб “Жан-Батист” был прямо преступлением, но, маясь в зале этаким присяжным заседателем, напрасно ищешь хоть каких-то оправданий сценической нелепости с игривым авторским определением “парафраз в стихах и прозах, или в мимиках и позах, навеяно комедией Мольера...”. Многоточия – самый бессмысленный знак препинания – так и лезут из программки с педантично пронумерованными эпизодами: “1. Ну что сказать?.. (от театра)” и т. д. Сказать театру, по совести, нечего. “Мещанин во дворянстве” переписан совершенно по-кавээновски и поставлен примерно так же – разница только в костюмах, которых заготовлено, кажется, пьесы на три-четыре.

Неудачи бывают у всякого театра, в том числе и у всеми любимой Мастерской, но никогда еще здесь не выпускали спектакля настолько безнадежно и заведомо провального. Нельзя при этом сказать, что в новой постановке театр Фоменко совсем на себя не похож.

Как раз похож, но самым несчастным образом – как бывает похожа на оригинал дурная пародия. В этом, возможно, все и дело: именно эффект кривого зеркала, превращающего обаятельные шалости фоменковских артистов в унылые репризы из тех, какими затоварены третьесортные московские сцены, заставляет ерзать на стуле и гадать, осознают ли сами участники представления, что за вздор они несут: “В халате, без халата, но халатно”. Как шутят в богоугодном Театре сатиры, нам все еще смешно.

И правда – отчего бы не повеселиться, когда побитый коллегами-учителями философ (Рустем Юскаев) долго выплевывает зубы в платочек, а потом усердно шепелявит, демонстрируя Журдену (Владимир Топцов) произношение гласных и согласных? Не Петросян еще, конечно, тьфу-тьфу-тьфу; Мольером как-никак навеяно.