Чертова женитьба

В «Ревизоре» 1926 г. Мейерхольд, как известно, собирался поставить не столько пьесу, сколько всего Гоголя, его мир, полный великой поэзии и трагического мрака, создать квинтэссенцию, которую Андрей Белый назвал гоголином. Валерий Фокин попытался пойти тем же путем.

Никакого густого быта нет и в помине. Александр Боровский построил вращающуюся дощатую полукруглую стену с огромным проемом-окном посередине. Когда стена повернута выпуклой частью на авансцену, на тахте у окна возлежит Подколесин. Стена поворачивается, уезжает в глубину и оказывается изнутри забором катка. Все (кроме пожилых свахи Феклы и тетки Арины Пантелеймоновны) передвигаются на коньках – счастливая находка! Это дает возможность выстроить калейдоскоп стремительно меняющихся мизансцен, положить на движение плотную вязь разглагольствований персонажей. И последовательно перевести на язык театра гоголевскую стихию иррационального.

Женихов играют очень молодые и пластичные актеры. Толстый Яичница, рисуясь перед Агафьей Тихоновной, делает тулуп, моряк Жевакин вообще обезножен, передвигается на доске с колесиками. Тут грянула песня из репертуара Рашида Бейбутова «Любимые глаза» (в аранжировке Леонида Десятникова, из чьих сочинений составлена музыкальная ткань постановки) – и начался совершенно фантасмагорический танец на льду женихов и Кочкарева, выхваляющихся перед невестой.

Знаменитый монолог насчет приставления губ Никанора Ивановича к носу Ивана Кузьмича Агафья Тихоновна (нисколько не «купеческая», эксцентричная, как и все тут, Юлия Марченко), томимая нерастраченным либидо, произносит у окна, а внутри на катке нарезают круги мечтаемые женихи, но уже в одних только трусах. В сцене сватовства Подколесин (умно и точно строящий роль Игорь Волков) целует руку Агафьи – их обоих как прорывает, они начинают лихорадочно осыпать друг друга поцелуями, а когда невеста все-таки убегает, Подколесин, не могучи остановиться, зацеловывает теперь уже Кочкарева. Все эти поцелуи предписаны авторскими ремарками, но и здесь, и много где еще выразительно проявлена болезненная природа чувственности Гоголя.

И демоническая природа его «ночной души». Давно стала общим местом тема «Гоголь и черт». Один из его бесов, в частности, – Кочкарев, кипящий в действии пустом, затевающий интригу с немедленной женитьбой байбака Подколесина исключительно ради доказательства самому себе своей власти над людьми. Однако в спектакле все это из слов стало плотью.

Двадцатипятилетний Дмитрий Лысенков – Кочкарев поразителен. Он прямо-таки пугающе похож на фотографии 24-летнего Эраста Гарина – гениального мейерхольдовского Хлестакова. Судя по описаниям, схожа и манера, способ существования: острая нервная пластика, захлебывающаяся хриплая речь, выпученные сумасшедшие глаза. Его буквально сжигает холерический огонь, вдруг сменяющийся странной истомой, в которой зреет новое короткое замыкание, вспышка искрящей безумной энергии. Он черт и есть.

Еще когда Лысенков на третьем курсе Театральной академии в спектакле Юрия Бутусова «Старший сын» играл старика Сарафанова, был очевиден его незаурядный талант. Сейчас на «Женитьбе» аж мурашки бежали по коже от осознания, что присутствуешь при рождении очень большого актера. Санкт-Петербург