Государство и бизнес: Скромное обаяние этатизма

В статье «Инфантилизм интеллектуалов» («Ведомости» от 7.06.2008, стр. А4) Валерий Фадеев говорит о наивности тех, кто пока (или уже) не способен проникнуться идеалами российской государственности. Если Жан-Жак Руссо выделяет две стадии в развитии человека: первую, на которой его поступки движимы исключительно индивидуальными интересами, и вторую, когда он осознает приоритет коллективных интересов и необходимость заключения «общественного договора», то в российской версии вторая и высшая стадия в человеческом развитии, видимо, наступает с рождением в человеке государственника.

В храме торговцев

В статье, с критикой основных положений которой выступает Фадеев («Фейс-контроль для инвестора», «Ведомости» от 29.05.2008, стр. А4), основной акцент мною сделан не столько на противопоставлении идеалов свободной торговли и государственного регулирования, сколько на парадоксальной совместимости в российском контексте власти и рынка, на особой технологии воспроизводства власти посредством рынка. Парадоксальной с точки зрения стандартного экономического подхода, который именно поэтому недостаточен для понимания происходящих сегодня процессов, в том числе и для осмысления закона «О порядке осуществления контроля иностранных инвестиций...». Власть и рынок оказываются не столько антагонистами, сколько дополняющими и усиливающими друг друга институтами.

Стоит провести параллель с взаимоотношениями между государством и церковью. Они могут либо ограничивать друг друга – вспомним о католической церкви в Польше, которая выступила на стороне оппозиции в 80-е гг., – либо действовать в унисон, совместно исполняя «симфонию», если использовать исконно российский образ. Фальшивые ноты церкви выводящее первую партию государство немедленно подмечает и наказывает ее дополнительными репетициями – под присмотром оберпрокурора Святейшего синода, 4-го Управления КГБ или того же рынка (ограничивая налоговые, таможенные и прочие привилегии, предоставленные ранее за особенно хорошо взятые ноты и октавы) .

Чтобы выявить симбиоз власти и рынка, показать, как власть может воспроизводить себя через рынок, в частности огораживая его и превращая в «суверенный», недостаточно посмотреть в стандартные учебники по экономике. Там просто об этом не сказано ни слова. Джозеф Стиглиц как-то подметил, что между теоретиками государственного регулирования и либералами-рыночниками в бывших социалистических странах больше общего, чем отличий: «и те и другие движимы скорее религиозным пылом, чем рациональными соображениями» .

Во взаимной критике представители обеих групп используют аргументы из учебников, имеющих общую черту – описание мира, который можно увидеть лишь в состоянии нирваны, если заимствовать образ другого известного экономиста, Гарольда Демсеца (только галлюциногены, ее вызывающие и, как следствие, палитра радужных кругов разнятся). Для государственников старого образца лучший мир имел черты без сбоев работающего плана, для либералов нынешних – совершенно конкурентного рынка. В результате пребывания в состоянии нирваны либералы оказываются сегодня в ситуации, описанной выше на примере церкви: либо петь в унисон с представителями властвующей элиты перед публикой, либо потеть на закрытых репетициях.

Черно-белое кино и революция цвета

Чтобы двигаться дальше и избавляться от вторичного характера российского гуманитарного знания – как от западной мысли, так и от власти, – требуется выйти за рамки традиционных, но не отражающих реальность дихотомий: западник – славянофил, либерал – рыночник, силовик – консерватор. Эти роли вне зависимости от того, какой конкретно «артист республики» их исполняет сегодня, в действительности переплетены между собой и подчинены воле безымянного режиссера – «русской власти», как ее называют Юрий Пивоваров, Виктор Макаренко и ряд других исследователей (Пивоваров Ю. Русская политическая традиция и современность. М.: ИНИОН РАН, 2006; Макаренко В. Русская власть, Ростов-на-Дону: СКНЦВШ, 1998).

Возьмем государство и концепции его реформирования. Либеральная модель административной реформы предполагает сокращение выполняемых государством функций, его удешевление и переход на рыночные принципы (финансирование по результатам и т. д.). Но проблема российского государства не столько в том, что его «много» (с учетом размеров населения и территории государственных служащих у нас все еще меньше, чем в большинстве развитых стран), сколько в том, какое оно, какие цели и приоритеты имеют его представители. Если просто сокращать размеры государства, не затрагивая господствующую модель власти, то она продолжит воспроизводить себя уже в новых условиях – через «огороженный» на национальном и региональном уровнях рынок. И консерваторы, и либералы могут быть довольны. Государства стало меньше, его функции делегируются рынку и господу богу, но при этом оставшееся от прежнего великолепия живет по тем же принципам: коррупция не уменьшается, а лишь принимает новые формы платы за входной билет на «суверенный рынок», граждане так же отчуждены от власти, как и ранее.

Обвинения в пораженчестве критиков существующей системы власти, не довольствующихся выбором лишь между двумя ролями, могут показаться серьезными. Особенно если учесть, что пессимист – это знакомый с действительным состоянием дел оптимист. Поменять правила игры, на основе которых действуют представители русской власти, в одночасье невозможно. Это не либерализация цен на следующее утро и даже не очередной указ президента о борьбе с коррупцией. Поменять не лиц, находящихся во власти, а систему стимулов, в условиях которых они действуют, можно, лишь кропотливо увеличивая количество и степень жесткости ограничений своевластия, т. е. власти в своих личных или узкогрупповых интересах.

В отсутствие ограничений своевластия поток добавленной стоимости, о котором говорит Фадеев, контролируется только «охранником на входе» в «суверенный рынок». А где гарантии того, что его львиная доля действительно попадает в карманы патриотически настроенного россиянина? Только подкрепляемая удачно выстроенной телевизионной картинкой вера в «доброго царя»?

Критика власти: инфантилизм или признак зрелости?

Ограничения самовластия могут существовать как внутри страны: свободная пресса, независимость судебной системы, сильные и независимые от государства и его грантов ассоциации и организации граждан, так и вне ее: давление на российскую властвующую элиту со стороны властвующих элит развитых стран, входящих в G8 (Олейник А. «Потенциальные и реальные ограничения своекорыстного поведения государственных служащих в России» // Административные реформы в контексте властных отношений, под ред. Олейника А. и Гаман-Голутвиной О., М.: Росспэн, 2008). Действительно, модернизация в ряде стран, включая послевоенные Германию и Японию, была проведена в основном под воздействием внешних ограничений всевластия местных элит. Вопрос не в том, насколько представители элиты стран-лидеров альтруистичнее своих, «родных». Достаточно вспомнить отдельных представителей западной элиты, которые, как оказывается, вполне могут вести себя как «родные», – того же Герхарда Шредера. Просто первые действуют в условиях большего числа ограничений, а их действия хоть как-то заставляют оставаться в рамках приличий вторых. Шредер, к примеру, полностью «вошел во вкус» уже после выхода из достаточно жестких рамок, в условиях которых действует первое лицо исполнительной власти в Германии.

Но уповать только на «заграницу», которая «нам поможет», остается лишь тому, кто не видит потенциала в увеличении числа и эффективности ограничений власти внутри страны. Они в России есть – пока слабые и обделенные вниманием основных средств массовой информации движения в защиту жилищных прав (после событий в Бутове в 2006 г. к ним стали относиться всерьез и представители властвующей элиты), не зависимые как от властей, так и от работодателей профсоюзы (запомнившиеся, в частности, забастовкой на заводе Ford), наконец, интеллектуальная оппозиция, теоретически обосновывающая альтернативу господствующей этатической, как ее называет Виктор Макаренко, социально-политической мысли.

Работа над ограничением, «огранением» «русской власти» и превращением самовластия в скромный модерный авторитет (в русском языке authority и authorities обычно применяются совсем в ином контексте – лишнее доказательство значительности объема предстоящей работы) – задача не для инфантильных. Слабым и не уверенным в своих силах место как раз в лагере этатистов.