Йонас Вайткус поставил в Петербурге «Чайку» Чехова

Если учесть, что предыдущая постановка в «Балтийском доме» известного литовского режиссера Йонаса Вайткуса называлась «Дрозд черный», нынешнюю следовало бы именовать «Чайка красная». Ибо главный образ чеховской пьесы – тушка чайки, обратившаяся к четвертому акту чучелом, здесь ожила. Ее представляет гимнастка в алых лифчике и перьевом воротнике на манер испанской горгеры. Своими мостиками, шпагатами и прочей акробатикой она расцвечивает объяснения Треплева с Ниной, а также исполняет ряд символических функций, смысл которых проявлен не до конца.

Повышенная метафоричность – фирменный признак литовской театральной школы. Как заметил Мандельштам, ценность метафоры прямо пропорциональна возможности без нее обойтись. В этом смысле театр подлежит законам поэзии: поэтические токи покоряющей силы исключают вопросы, продиктованные тривиальной житейской логикой, но коли эта сила недостаточна, вопросы таки встают. Сценограф Йонас Арчикаускас уставил обширную балдомовскую сцену колоннами, увенчанными то женской, то лошадиной ногой, лошадиной же головой, сверху парит нечто напоминающее крышку гроба, прислоненную к порталу (крышка заменяет ружье, которому надлежит выстрелить в финале: Треплев выстреливает в себя, тут уж Нина с Чайкой и крышку волокут). Еще на воздух поднято огромное дамское лицо с красными губками, и всё вместе это отсылает к стилистике Дали. Сюрреализм Чехову, знамо дело, сродни, но, вообще говоря, в декорациях нет соответствия именно «Чайке», в них можно и что-нибудь другое сыграть.

Зато кое-какие детали, явно продиктованные режиссером, точны и выразительны. Например, Аркадина (Наталья Индейкина), проделав в доказательство своей моложавости балетный экзерсис, залегает в ванну на колесиках, где гротескные работник Яков и горничная учиняют ей маникюр, массаж и пилинг. Это одно из убедительных решений. Вообще, от очередной тысяча первой постановки хрестоматийной пьесы ждешь, как именно тут интерпретируют наизусть знакомый текст. Знаменитая сцена обольщения-удержания Аркадиной решившего сходить налево Тригорина (сочная работа Леонида Алимова) превращена в буквальное изнасилование: Аркадина расстегивает ему штаны, взгромождается сверху в позе, именуемой в секс-руководствах «наездницей», и кладет текст монолога на ритм соответствующих движений. Очень смешно!

К этому моменту актриса уже приучила нас к своей Аркадиной, сделанной из чистого вещества фальши, в расписном макияже, перьях, красной коже, похожей на какую-нибудь Ирину Аллегрову: отменный капустник, каскад уморительных красок и буффонных приемов.

Притом сфера спектакля устроена столь просторно, что такая Аркадина удивительным образом не вступает в противоречие с Дорном, которого Регимантас Адомайтис играет в совсем другой, достоверно-психологической манере. Роднит эти две лучшие актерские работы точность, найденность каждой интонации и жеста. Когда они на сцене, все метафорические приращения и пьеса сплавляются воедино.