Как грустна наша Россия

Спектакль доказывает, что пристрастие Валерия Гергиева к творчеству Родиона Щедрина не фанаберия (каковой, например, можно признать то же чувство худрука Мариинки к опусам другого нашего современника, Александра Смелкова), но обоснованная художественная интенция. «Мертвые души» задумывались в конце 1960-х, впервые поставлены в 77-м в Большом театре, год спустя – в Кировском, с тех пор не шли, а сейчас, будучи извлечены из, казалось бы, архива советской музыки, обнаружили совершенную сохранность.

Сама идея писать оперу по бессмертной гоголевской поэме – счастливая. Набоков заметил, что главные события у Гоголя – события слога. Потому в драматическом театре и в кино актерам, как бы они ни плюсовали, не передать невероятностей текста: человеческое тело реалистично по своей природе, а как в реальности изобразить хотя бы пресловутую греческую героиню Бобелину, «которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные»? Оперная же условность оказывается соприродной фантастическому гротеску прозы.

Но Щедрин не просто положил диалоги на музыку, он взял у Гоголя чувство, которое тот описал в «Выбранных местах...» (там же, где Пушкин якобы воскликнул: «Боже, как грустна наша Россия!»): «Я до сих пор не могу выносить тех заунывных, раздирающих звуков нашей песни, которая стремится по всем беспредельным русским пространствам». Этими песнями на фольклорные тексты композитор прослоил сцены у помещиков, разомкнув тем самым пружину сюжета с покупкой мертвых душ вширь и в небо. Опера не постарела, как не стареют «Хованщина», «Китеж», любое произведение, сочиненное с проникновенной мыслью о России.

В спектакле найдено конгениальное партитуре сценографическое решение. Художник Зиновий Марголин во всю ширину сцены взгромоздил как бы дно чичиковской брички: два гигантских колеса соединены вращающейся панелью, разбитой на секции. Мерные страшноватые наезды и отъезды этой конструкции разделяют эпизоды, панель, встав вертикально, превращается в экран, на котором черно-белый заснеженный пейзаж, несущийся за окном поезда: те самые беспредельные русские пространства. Сопровождаемые заплачками женского хора, посаженного в оркестр на место скрипок, и воплями кучера Селифана (точная и бесстрашная работа Андрея Зорина).

Вообще актерский ансамбль сложился. Коллега усмотрел в исполнителе, певшем в первом представлении Чичикова, сходство с Джулианом Ассанжем. На втором премьерном спектакле Чичиковым вышел Владислав Сулимский, несколько смахивающий на режиссера Кирилла Серебренникова. Видимо, это такой универсальный архетип жулика, что, если убедительно его изобразить, всегда найдется соответствие с кем-нибудь в окружающей действительности. Сергей Семишкур буквально купается в роли Ноздрева. Сергей Алексашкин – Собакевич предстал чугуннозадым секретарем провинциального обкома (костюмы Марии Даниловой мешают времена, от гоголевского до нашего). Лариса Дядькова в партии Коробочки в очередной раз блеснула своим отменным актерским и вокальным мастерством. Режиссер Василий Бархатов и солистам, и хору придумал множество остроумных деталей и приспособлений, придающих сюрреалистическим ситуациям убедительность внутренней жизни.