Давая деньги на науку, государство не меняет правила игры
Инновационный прорыв как способ избавления от ресурсной зависимости российской экономики планируется обеспечить в ее лучших традициях, а именно с помощью ресурсных вливаний без изменения сложившихся в российской науке правил игры. Очень похоже на ситуацию в зимних видах спорта: после прихода на пост президента Союза биатлонистов России Михаила Прохорова проблем с выплатой вознаграждения за победу в гонках нет, но вот только выплачивать его особо некому. Видимо, проблема не столько в деньгах, сколько в правилах их «освоения», зафиксированных в существующих формальных и неформальных институтах.
Начало 2010 г. ознаменовалось оглашением очередного «громадья» планов по инновационному обустройству России. Президент вносит свою месячную заработную плату в целевой фонд Томского политехнического университета, первый замруководителя его администрации объявляет о планах создания национального аналога Кремниевой долины, а министр образования приглашает ведущих мировых ученых создать лабораторию или кафедру в российских университетах.
С одной стороны, момент действительно выбран удачно. Кризис стал сильным толчком к осознанию властями того, что если «пронесло» в этот раз, то в следующий бутерброд обязательно упадет маслом вниз. Более того, кризис серьезно затронул науку и в Северной Америке (сокращаются инвестиции со стороны бизнеса, университеты понесли существенные потери в октябре 2008 г., ибо многие из них размещали свои средства на финансовом рынке). Число ищущих работу ученых существенно превышает количество объявлений о найме в университетах и исследовательских центрах. Стрельба в Университете Алабамы, открытая потерявшим работу профессором-нейробиологом (выпускником Гарварда!), является принявшим крайне жестокую форму напоминанием о скудости альтернатив на рынке академического труда. Что мешает вместо убийства коллег поискать счастья в России? Посмотрел «Сибирский цирюльник» – и вперед!
С другой стороны, существенные финансовые вливания в науку, предусмотренные федеральной целевой программой (ФЦП) «Научные и научно-педагогические кадры России» на 2009–2013 гг. (приглашение зарубежных ученых стало возможным именно благодаря ей), осуществляются при сохранении всех основных правил игры в этой сфере. В первую очередь это касается институционального статуса исследователя и гарантий прозрачности распределения инвестиций в науку и образование.
Пример Государственного университета – Высшей школы экономики (ГУ-ВШЭ) в связи с этим показателен. Ее официальный (о неофициальном судить сложно даже инсайдерам) бюджет вот уже несколько лет сопоставим с бюджетом среднего североамериканского университета – и это при том, что ГУ-ВШЭ специализируется прежде всего на социальных и гуманитарных науках, а не на фондоемких экспериментальной физике или, скажем, океанологии. В последнее время ГУ-ВШЭ даже вышла на международный академический рынок, разместив в ряде североамериканских академических ресурсов объявления об имеющихся вакансиях и предложив достаточно конкурентные условия вознаграждения. Однако на качестве «выхода» финансовое благополучие пока не сказывается. По количеству публикаций в ведущих мировых научных изданиях ГУ-ВШЭ существенно отстает от того же среднего североамериканского университета: база данных ISI Web of Knowledge, к примеру, содержит ссылки на 729 (23, если ограничиться последними 15 годами) публикаций ученых канадского университета «Мемориал» и только шесть ссылок на работы ученых ГУ-ВШЭ.
Интересно, что из девяти индикаторов, которые планируется использовать для оценки эффективности упомянутой выше ФЦП, лишь один касается «выхода» (публикаций в «высокорейтинговых российских и зарубежных журналах»), тогда как остальные – того, что на «входе» (например, доли молодых докторов и кандидатов наук). Видимо, в отличие от Ходжи Насреддина, который использовал высокую ставку дисконта, разработчики программы все же не рискнули слишком надеяться на то, что либо ишак, либо султан, либо сам Ходжа умрет до 2013 г. и отвечать за свое обещание научить ишака говорить не придется.
Чтобы финансовые вливания не ушли в песок или, что еще более обидно, не «озолотили ручку» тех, кто их осуществляет, необходимы институциональные реформы в научной сфере. Это как со спортсменами: победы немыслимы без четко выстроенной системы выращивания резерва, а также создания гарантий для завершивших выступления чемпионов.
Первым компонентом таких реформ должно быть решение вопроса о статусе научного работника. В нынешней ситуации он регулируется статьей 332 Трудового кодекса, согласно которой даже в случае заключения договора на неопределенный срок статус должен подтверждаться на конкурсной основе не реже чем раз в пять лет. Никаких гарантий того, что неугодный для руководства сотрудник пройдет конкурс, нет. Неугодность может иметь под собой самые разные основания – от использования иных, чем указанные руководством, теоретического аппарата и методологии до политических взглядов (последнее особенно актуально в социальных науках), не говоря уже о личных антипатиях. В Северной Америке, откуда собираются импортировать ученых, есть институт tenure, или пожизненного найма после прохождения длительного, до 5–7 лет, испытательного срока.
Ни один законопослушный вуз в России не может позволить себе ввести tenure, а значит, и гарантировать свободу в организации исследований. К слову, в первоначальном тексте объявления о найме, размещенного ГУ-ВШЭ в Северной Америке, фигурировало именно слово tenure, которое затем – после уточняющих вопросов интересующихся – было срочно заменено на «контракт с возможностью продления». Следовательно, не стоит ожидать, что западные ученые (или русские ученые, получившие tenure) будут надолго связывать свои планы с Россией: они будут вести себя в лучшем случае как портфельный инвестор, делающий спекулятивные инвестиции.
Стоит подчеркнуть, что гарантии научного статуса не стоит смешивать с гарантиями административного статуса в науке. В беседе с министром образования Фурсенко 17 февраля 2010 г. президент Медведев заметил, что «ученый иногда просто теряет квалификацию, если он прикрепляется к одному центру и сидит там годами, как у нас иногда это, кстати, и бывало, когда от очень известного ученого через 20–30 лет и его команды оставались рожки да ножки». Должность заведующего кафедрой или руководителя лаборатории в Северной Америке не закрепляется в «вечное пользование». Это противоречит требованию гибкости в организации исследований. Однако только ученый с защищенным статусом может позволить себе варьировать степень своего участия в том или ином двух- или трехлетнем исследовательском проекте. Иными словами, у него должна быть «база», используя которую и можно отправляться в научные экспедиции.
Другим компонентом институциональных реформ науки должно быть обеспечение прозрачности при распределении финансирования. Министр образования упомянул, что получено 380 заявок от зарубежных исследователей, 110 из них поддержано. Интересно, поступили ли с ними так же, как это принято в России, – не уточнив, кто принимает решения, как подбирались «судьи» и как они обосновали свое мнение? Российский Фонд фундаментальных исследований в последнее время даже не удосуживается посылать открытки со штампом «Ваша заявка не поддержана». Есть ли смысл тогда тратить время и усилия на составление заявок и сбор необходимых документов? Этим будут заниматься лишь те, кто заранее попал в число «своих», тогда как декларируемая идея «импорта ученых» состоит в обратном.