Москва отказывается от державного высокомерия
Декларированная первыми лицами России модернизация страны диктует кардинальные изменения во внешней политике. Ряд событий подтверждают, что Москва отказывается от державного высокомерия и изоляционизма тучных лет и стремится к полноценному сотрудничеству с Западом.
Отечественные политики, похоже, стремятся к более доверительным отношениям, а в перспективе – и к интеграции с Европой. К примеру, недавнее потепление отношений между Москвой и Варшавой связано не только с личными симпатиями двух премьеров и катастрофой польского борта № 1 под Смоленском. Изменилась сама тональность внешнеполитических выступлений и документов. Участие в параде Победы 9 мая на Красной площади подразделений армий стран НАТО и его завершение бетховенской одой «К радости» – гимном объединенной Европы – символы, подтверждающие тенденцию.
Опубликованную в журнале «Русский Newsweek» «Программу эффективного использования внешнеполитических факторов в целях долгосрочного развития РФ» (подлинность документа подтверждают эксперты и отсутствие опровержений МИДа) нельзя рассматривать как наш ответ новой международной стратегии американского президента Барака Обамы. Однако программа говорит об очень существенной корректировке тактики. На смену самоуспокаивающим заявлениям об «островке стабильности» пришло понимание того, что выйти из кризиса России поможет «укрепление отношений взаимозависимости с ведущими мировыми и региональными державами <...> включая создание «модернизационных альянсов» с нашими основными западноевропейскими партнерами и с Евросоюзом в целом».
Министр иностранных дел Сергей Лавров говорит о необходимости политического сближения с передовыми странами. В статье «Евро-Атлантика: равная безопасность для всех», опубликованной на днях во французском журнале Defence Nationale, министр подчеркнул, что наша страна «является неотъемлемой частью Европы», и отметил, что «в основе внешней политики России лежит философия совместной работы». Еще один ключевой момент статьи: Россия не пойдет на конфронтацию с Западом и при необходимости будет выжидать, когда «естественные процессы создадут условия для конвергенции на уровне оценок и практической политики».
Изменения в отечественной внешней политике вызваны двумя причинами. Европа и США согласились больше учитывать российские интересы на постсоветском пространстве. Одновременно в Кремле осознали, что модернизировать отечественную экономику за счет собственных сил и средств не удастся. Поза обиженного на взрослых подростка – не лучший способ привлечь западные инвестиции и технологии. А значит, нужно политическое доверие.
Другое дело, что более тесные отношения с Европой и США могут привести к неоднозначным последствиям для России и, если говорить шире, – для постсоветского пространства. Вопрос в понимании термина «конвергенция», обозначающего сближение разных экономических и политических систем, и степени этого сближения. Конвергенция с Евросоюзом, о которой заявил Лавров, может ускорить создание в России европейских институтов – верховенства закона, независимости суда и неприкосновенности частной собственности.
Впрочем, есть основания опасаться, что часть российского истеблишмента рассматривает будущий «европейский выбор» исключительно как свободный доступ государства и крупных компаний к западным технологиям и кредитным линиям, как возможность собственного безвизового перемещения по Европе, покупки недвижимости и поддержания высоких стандартов потребления. Вероятно, что Москва попытается воспользоваться сотрудничеством с Западом, чтобы за счет привлеченных средств и технологий законсервировать нынешнюю систему: клановость, коррупцию и избирательный доступ к ресурсам.