Проект программы десталинизации нуждается в защите и конструктивной критике
В начале своего первого президентского срока Владимир Путин выбрал «примирительно-всеохватывающий» подход к истории. Но вместо синтеза получилась полная противоречий конструкция, держащаяся на принципе умолчания о проблемах и ответственности. С 2003 г. мы все сильнее втягивались в порочную историческую политику, апофеозом которой стали создание президентской комиссии по борьбе с фальсификациями и учебник Данилова – Филиппова, прославлявший суверенную демократию, заявлявший, что в СССР не было организованного голода, и предлагавший считать пострадавшими от репрессий только расстрелянных.
Проект программы «Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении», предложенный советом по развитию гражданского общества и правам человека при президенте, имеет шанс стать важным переломным моментом. Уже сегодня он является предметом политической борьбы, саботажа и в меньшей степени, чем хотелось бы, конструктивной критики.
Пока громче звучат голоса тех, кто хотел бы программу похоронить. Среди политических противников вполне ожидаемо оказались коммунисты, готовые защищать «историческое наследие», а при случае и на демонстрацию с портретом Сталина сходить. Не менее ожидаемо среди противников оказались те люди, которым нравилась историческая политика в духе «комиссии по борьбе с фальсификациями». Они утверждают, что программа «возложила на СССР ответственность за геноцид и войну». Обещают «преследования академической науки», «втискивание ученых в прокрустово ложе идеологии, на этот раз «антисоветской».
Это, конечно, тот самый случай, когда вор кричит «держите вора». Об академических исследованиях в проекте нет ничего, кроме предложения сделать доступными архивы и оказать «государственную поддержку научным исследованиям, а также изданию научных и мемуарных книг по истории коммунистического тоталитаризма». Так что предполагаемая административная охота за инакомыслящими историками – это, на языке психиатров, типичная «проекция». Программа также рекомендует «разработать и предложить педагогическому сообществу принципиально новый комплект учебно-методических пособий для средней школы». В отличие от поклонников учебника Данилова – Филиппова никто не настаивает на том, что это должен быть единственный учебник. Другое дело, что в стране, травмированной эскалацией исторической политики в недавнем прошлом, эти вещи надо было сказать четче, не оставляя свободы интерпретации недобросовестным противникам.
Четче следовало прописать и пункт, в котором говорится, что «публичные выступления государственных служащих любого ранга, содержащие отрицание или оправдание преступлений тоталитарного режима, несовместимы с пребыванием на государственной службе». Госслужащих у нас миллионы, включая мелких чиновников. Публичным можно при желании назвать любое выступление на собственной кухне в присутствии гостей. Оправдание – штука растяжимая. Отрицание – тоже, ведь еще недавно было принято полагать, что в лагерях одновременно сидело чуть ли не 20 млн человек. Интенция понятна и разумна – должны быть нормы политической корректности, которые не позволяют, например, в Америке говорить о «ниггерах» или рассуждать о благотворности рабства для воспитания африканских дикарей. Но любые запреты, особенно у нас, не должны позволять расширительной трактовки.
За границей, что любопытно, недоброжелатели чаще всего высказываются в том духе, что это лишь пиар, «не искренне и не всерьез» и никакого реального развития не будет. Легко угадывается надежда, что Россия все-таки останется в мазохистской роли защитника коммунистического режима, возлагая тем самым на себя ответственность за его многочисленные преступления и выступая столь удобной мишенью для исторической политики соседей.
Конструктивной критики пока совсем немного. А это именно то, что нужно в данном случае, потому что, разделяя основные цели проекта, не могу не отметить неряшливости или непродуманности его оформления. Политическая преамбула с рассуждениями о модернизации и тенденциях к консолидации постсоветского пространства – это, увы, далеко не шедевр. Я бы говорил о ценности индивидуальной человеческой жизни – как загубленной, так и искореженной, о примате права, который требует четкой юридической и политической квалификации преступлений коммунистического режима, и о значении этих вещей для воспитания гражданственности и новых отношений человека и государства. В этом контексте я бы воздержался (чего авторы проекта, увы, не сделали) от употребления слова «геноцид». Этим понятием столь часто злоупотребляли в последнее время, что сегодня единственный разумный выход – оставить его юристам для сугубо профессионального употребления.
Такая программа России необходима и с моральной, и с политической точки зрения. За нее придется бороться. Важно, чтобы мы не оставили обсуждение этого проекта его заведомым врагам.