Закончилась жизнь Люсьена Фрейда, последнего живописца-гуманиста

На страничке новостной ленты информационного агентства, где сообщается, что стало известно о смерти известного (в зарубежных сообщениях пишут, что выдающегося, знаменитого, великого) британского художника 88-летнего Люсьена Фрейда, под меткой «кому это интересно» нет ни одного голоса. От этого значение смерти художника не уменьшается. И дело, как это часто случается, не в том, о чем пишут для развлечения ленивого и нелюбопытного читателя популярные сайты: внук Зигмунда Фрейда, сорок внебрачных детей, один из самых дорогих ныне живущих художников, рекордные миллионы, отданные за его картину российским богатеем.

Люсьен Фрейд был последним художником в традиционном, всем понятном смысле этого слова – он писал маслом по холсту людей, как они есть. И в это многовековое, казалось бы, сто лет как безнадежное занятие – ведь вся лучшая живопись давным-давно написана – сумел внести свое видение. Такое... вот сразу точный эпитет и не найду… в общем, такое, что многим кажется карикатурным, злым.

Узнавать себя в его портретах, наверное, было не легко ни английской королеве, ни жирной социальной работнице, ни худосочной беременной топ-модели. Но и не узнать себя было невозможно. Сквозь деформацию черт, блеклые цвета, жирные мазки и грубые линии проявлялся – нет, не характер модели, а сама человеческая плоть и ее печальная судьба, одна на всех. То, что Господь слепил (и Фрейд свои картины словно лепил краской как глиной) так ненадолго, что абсолютно не важно, в какой стадии совершенства или переизбытка находится конкретное бренное человеческое тело.

В фирменной, узнаваемой фрейдовской манере есть нечто традиционно (как видится с континента) британское, несентиментальное, горькая довольно констатация того, что нельзя изменить и, значит, не повод для печали. Фрейду нравилось писать человеческое тело во всей его полноте и нелепости, красоте и убогости, но он никогда им не обольщался.

Есть много художников, выстаивающих у мольберта с ощущением, что они продолжатели великой живописной традиции, наследники Микеланджело, Рембрандта и Веласкеса. Но представить их картонную, пародийно классическую живопись рядом с истинными шедеврами невозможно. А картины Фрейда легко вписывают и в историю живописи, и в музей, они выдерживают диалог хоть с Рембрандтом и Рубенсом, хотя с Сезанном и Ван Гогом. И таких, как он, гуманистов, пишущих картины про людей, больше нет.

В России не было ни одной выставки Люсьена Фрейда – он для наших музеев и меценатов то ли дорог, то ли неинтересен.