Политэкономика на входе в реформу

Разговор о необходимости что-то делать тут же упирается у нас в проблему старта: с чего начинать – с экономики или политики? В предыдущей статье о приоритетах реформирования, живо обсуждаемых сейчас в связи с темой очередной «стратегии», говорилось об упрощенности самой этой постановки («Замкнутый квадрат», Ведомости от 23.06.2016). Для того чтобы рассуждать в такой альтернативе, необходимо сначала мысленно отделить экономику и бизнес от сферы власти, политики и идеологии, а уже потом решать, что именно может «подождать», пока по соседству будут осуществляться базовые преобразования. Проблема лишь в том, что такого сурового разделения нет ни в современной науке, ни в нашей несовременной жизни.

В противовес устаревшим механистическим схемам со времен Мишеля Фуко и его «микрофизики власти» есть более продвинутые представления о диффузном, «проникающем» присутствии власти, идеологии и политики во всех порах социума, включая экономику. Такие модели меняют взгляд на суть и движущие силы процессов, а соответственно, и на возможности запуска реформ в кризисных ситуациях и системах. Помимо чисто академического веса в современной теории власти иногда кажется, что такие концепции разрабатывались специально для нас, на нашей многострадальной эмпирии.

Однако особенности постсоветской политэкономии вынуждают еще до такого рода диффузного анализа исследовать сращивание политики и экономики в крупных блоках и «агрегатных состояниях» – на уровне базовых институтов и практик. Вопрос, с чего начинать, в принципе некорректен, когда сама задача реформирования сводится к рассоединению политики и экономики, собственности и власти, государства и «частного» бизнеса.

Строго говоря, это тот самый сакраментальный вопрос о конвертации денег и власти; при этом не важно, что именно вы конвертируете – деньги во власть или власть в деньги. Для нас это один из фундаментальных конфликтов, если не ключевой. Можно сколь угодно критически анализировать сложившуюся в России систему взаимоотношений политики и экономики, но нельзя не признать, что в нашей же официальной идеологии и номинальной юриспруденции такая конвертация незаконна и формально криминализирована. В политическом праве это целый набор запретов и ограничений, начиная с подкупа электората и контроля над расходованием средств в ходе избирательных кампаний и заканчивая схемами лоббирования и финансового влияния на политику. В деловой сфере это запрет на конфликт интересов, требования к госслужащим выйти из бизнеса и декларировать доходы, контроль активов и расходов, не говоря о госзакупках, откатах и банальных взятках. Разделение денег и власти не прописано в Конституции специальным пунктом наряду с отделением идеологии и церкви от государства, но подразумевается всем корпусом законодательства, подзаконных актов и ритуалов мнимого законопослушания.

Вместе с тем и в быту, и на уровне школьной аналитики всем понятно, что эти запреты если и работают локально, то не меняют сути системы, в которой власть конвертируется в деньги, а деньги совращают власть снизу доверху (обсуждается лишь, до какого «верха»). Круговорот бабла в природе: деньги открывают путь во власть ради использования власти в целях получения денег. И этот круговорот засасывает, поскольку все здесь идет в рост, начиная с банального «отбить».

Но даже такое аккуратное деление условно. Деньги и власть существуют здесь не «рядом» друг с другом, а как полюса магнита, который можно пилить на сколь угодно малые, микроскопические куски, не нарушая полярности.

Главное же заключается в особом характере отношений, который вслед за известными спецоперациями можно назвать «гибридным». Это слово уже набило оскомину использованием по делу и без. Но смысл остается: некий процесс представляется стихийным и естественным, самопроизвольным, развивающимся без вмешательства со стороны, тогда как на самом деле внешняя активность присутствует и, более того, играет решающую роль, но в стыдливом виде – без знаков принадлежности и отличия, в камуфляже с макияжем. Гибрид нашего сростка политики и экономики, власти и денег отличается тем же свойством: эти сферы номинально разделены, но в реальности слиты воедино, включая уровень персоналий, только без шевронов и погон – и при всеобщем попустительстве, переходящем в тихий восторг виртуозностью обмана.

Схема нелегальна, но обладает особого рода легитимностью – по понятиям. Все видят на экранах наших ребят и нашу технику на сопредельных территориях, но при этом, прекрасно все понимая, молча соглашаются с тем, что это обмундирование и железо куплены в ближайшем военторге, если не в «Детском мире». Власть, в свою очередь, такой условности и маскировки не только не скрывает, но и постоянно к ней подталкивает, вовлекая общество в откровенно постмодернистскую игру разрыва референции при массовом соучастии. Но точно так же в эту игру втягивается общество, регулярно наблюдая эскапады демонстративного потребления представителей власти и связанные с ними скандалы – и соглашаясь с тем, что вся эта административная аннексия добра тоже из разряда «нельзя, но можно». Расследования ФБК оживляют информационную среду и будоражат общественное мнение, но они в не меньшей мере нужны и для того, чтобы, подвешивая элиту, продемонстрировать внемлющим массам отсутствие последствий. Идет постоянное тестирование пределов легитимизации этого гибрида. В какой-то момент президент может даже обмолвиться, что это наши солдаты были на полуострове, но то же самое говорит власть и своим отношением к расследованиям в офшорах или переназначениями безнадежно скандализированных прокуроров. И народ с этим безмолвно соглашается – заодно с гибридно обретенным Крымом.

В итоге встают два вопроса:

– Как долго все это может продолжаться в условиях кризиса, а затем и обрушения ресурсной модели?

– Возможно ли в принципе самореформирование такой системы – даже в условиях крайней необходимости, «по жизненным показаниям»?

Интуитивно понятно, что такая модель работает только на перераспределении ренты, когда производство отношений много важнее производства стоимости (проще говоря, когда национальная геология и мировая конъюнктура позволяют отнимать и делить, не озадачиваясь тем, чтобы прибавлять и умножать). В этом смысле «информация без денотата» и «экономика без референта» в одинаковой мере воспроизводят триумф символического, торжество голой симуляции.

Также понятно, что система, построенная на огосударствлении бизнеса и слиянии власти и денег, крайне мало расположена к реформам, эту связь хоть как-то ослабляющим, не говоря о разрыве. Но без этого мы всегда будем оказываться в ситуации, когда прогрессирующая болезнь сама себе прописывает курс лечения. Все это мы уже проходили, в частности на реформировании системы государственного контроля и надзора. И без разрешения этого внутреннего конфликта любую стратегию можно без особого сожаления сливать.

Вообще говоря, ситуация не совсем безнадежная, однако требует более глубокого внедрения в микрофизику власти, а это уже отдельная тема.

Автор – руководитель Центра исследований идеологических процессов