Власть в поисках любви

Арифметика легитимности: количество и качество

Может показаться, что рейтингам руководства у нас уделяется слишком большое внимание. Нервическое отслеживание данных опросов выглядит явным перебором в сравнении с другими, «калибровочными» странами, а главное – в сопоставлении с политическим весом социально-экономических, технологических и тому подобных показателей положения дел в стране. Замеры любви населения к ВВП от ВЦИОМа, ФОМа и «Левады» много важнее данных по ВВП от Росстата. Если бы вдруг выяснилось, что рейтинг лидера можно опять задрать до заоблачных высот, но ценой еще большего падения производства, социальных индексов и т. д., думается, такое решение было бы принято – даже с учетом неизбежной отдачи в будущем.

Тем не менее это особенность не столько психологии власти, сколько самой властной конструкции. Из всех основных версий легитимации господства (например, по Максу Веберу) у нас со всей определенностью сейчас реализована одна – харизматическая. Это многое объясняет в режимах, которые принято считать персоналистскими.

Легитимировать эту нашу власть привязкой к традиции (еще один из вариантов у Вебера) довольно сложно: в новейшее историческое время традиция была брутально оборвана, и не раз. Идеологическая опора на прошлое не случайно сейчас так сконцентрирована на победе в Великой Отечественной, а сама эта война – на реконструкциях в кино про панфиловцев и Т-34. История стала главным предметом идеологии, но и для самой этой идеологии она почти сплошное минное поле. Из послевоенных анналов даже трогательный спутник неловко вспоминать на фоне последних «подвигов» «Роскосмоса». С довоенным прошлым и вовсе плохо: тема революции исчезла, как пугающий призрак.

Легитимация через формальную процедуру (выборы) в нашем случае сама нуждается в последующей харизматической легитимации: отклонения от общепризнанных и нами же узаконенных стандартов электоральной демократии должны выглядеть ничтожными ввиду всей послевыборной социологии – железобетонно стабильной и неизменно триумфальной. Какая разница, как чудит ЦИК, при таком отрыве?

При этом надо понимать, что в таких конструкциях падение рейтингов может срабатывать как триггер еще задолго до приближения к так называемому порогу избираемости (т. е. неизбираемости) главного лица. Дело даже не в том, чтобы победить (это вообще не вопрос), а в том, чтобы победить с сокрушительным счетом – и никак иначе! Искусственная зачистка политического поля, исключающая даже намеки на конкуренцию, должна выглядеть ничего не значащей при подавляющей популярности лидера предвыборной гонки и послевыборной страны. Заодно это обеспечивает и безальтернативность вождя в самой системе власти. Падение личной популярности может качественно изменить сами взаимоотношения между лидером и пелотоном соратников.

Подавляющие рейтинги не менее важны для легитимации самого стиля руководства. При разрекламированных 86% или близко к тому мандат автоматически превращается в карт-бланш. Средние, а тем более пониженные рейтинги вызывают вопросы: а так ли уж безоговорочно право первого лица лично делать все, что заблагорассудится, вручную управляя ручной страной посредством карманной вертикали?

Инерция политического харассмента

В прошлом году количественная социология и зондажные фокус-группы создали для власти известную ситуацию «что-то надо делать». После халявной избалованности нулевых впервые такая ситуация возникла в 2010–2011 гг. Тогда власть сравнительно успешно протестировала резервный ресурс политтехнологий и пропаганды. Выяснилось, что машинерия промывания мозгов и давления на психику все же работает, хотя потом все равно пришлось делать своему же большинству подарки в виде Крыма и проч., почти не думая о политэкономических последствиях таких дарений.

Сейчас все пошло несколько иначе. На президентских выборах весной прошлого года прокачка сознания была в основном фоновой – образ первого лица не сходил с экранов, но подавался, как правило, в исключительно рабочем состоянии, при деле и при исполнении. Нагнетание собственной популярности заигрываниями с публикой в рабочее время и с использованием служебного положения постарались свести к минимуму. Результат в целом был получен. Сейчас положение «что-то надо делать» вызывает совсем другую реакцию и выводит на другую имиджевую стратегию. Новостные программы (а в особенности их бесконечные анонсы, давящие на психику не хуже 25-го кадра) изобилуют сюжетами с посещением регионов, производств и научных центров, не говоря о просто выходах в люди с раздачей очень адресных щедрот – с руки. Большинство этих визитов выглядят необязательными, нерабочими, а часто и вовсе дисфункциональными. Возникают подозрения, что визит на открытие сравнительно скромного объекта обходится дороже самого объекта, – эти шутки уже давно гуляют по сетям.

С некоторой дистанции все это выглядит достаточно откровенно: власть (и как корпорация, и лично) хочет, чтобы ее опять страстно и массово обожали, и готова для этого в любых объемах «торговать лицом» и всем, чем придется. Вопрос лишь в том, каков эффект от этих приставаний: нулевой или отрицательный?

Раздвоение культа личности

Этот вопрос не стоил бы отдельного разговора, если бы проблема решалась в рамках более адекватной политтехнологической, имиджевой стратегии. Однако на этот раз все серьезнее. Перестает срабатывать тот шикарный образ власти и правления, который раньше компенсировал недовольство публики отдельными недостатками. То, что раньше камуфлировало проблемы и уводило от них, теперь их все более настойчиво вскрывает.

Недовольство становится системным и проникает наверх вплоть до. Десакрализация власти в таких случаях может становиться необратимой и влияющей на восприятие все более широких аспектов реальности. Положение дел и тенденции вызывают раздражение населения, с которым совершают операцию «первого холодного отжима» – как в рекламе оливкового масла. Но гасить это раздражение власть является в образе великолепия, обеспечиваемого этим самым «отжимом». Знаменитая фраза Ключевского: «Государство пухло, а народ хирел» характеризует уже не только жизнь, но и все более суровый конфликт, грозящий перерасти из политтехнологического и социально-психологического в идеологический.

Власть по-прежнему пытается соблазнить население все более ярким богачеством нацпроектов и мегазатей, подаваемых на фоне внешней политики в стиле «мы за ценой не постоим». Но то, что еще вчера так щедро питало массовый нарциссизм с переносом на величие державы, сегодня начинает давать прямо противоположный эффект. Возмущение вопиющими диспропорциями в положении и возможностях становится сутью социального конфликта и грозит стать взрывоопасным. Власть пытается легализовать положение касты избранных огораживанием себя все более нелепыми, вызывающими и бесстыдно откровенными законодательными фантазиями, выглядящими как добровольное признание или самодонос. Но надо понимать, что в других, будущих легислатурах сами эти законодательные акты будут вменены в вину.

Это крайне конфликтное раздвоение: политический пиар пытается вернуть власти любовь народа, тогда как наращиваемые с перепугу средства физической и «законодательной» защиты вызывают лишь тихую злобу. Пока тихую.

Автор — директор Центра исследований идеологических процессов»