Проводники страха и революции

Философ Александр Рубцов о тайных пружинах репрессивного нормотворчества

Закон о физлицах как иностранных агентах венчает уже целую пирамиду нормативных неправовых актов откровенно репрессивного свойства. Трудно открыть рот, не покусившись на что-либо святое, на нежные чувства людей с нимбами и в шлемах. Выборочными, но реальными сроками стране показывают, как это работает. Характерная паническая реакция на растущее недовольство групп и масс в условиях социально-экономического спада и общественно-политического подъема. Однако у такой нервозности есть и более прозаические мотивы.

Призрак революции

Внешне схема выглядит просто: политическое руководство, впечатленное парадом цветных революций по периметру державы, в 2011 г. сильно перенервничало и на свой счет. Процесс приостановили прибытием полуострова в родную гавань, но сейчас все сложнее с положением внутри и маневрами вовне. Даже маленькие победоносные войны – это лекарство, которым нельзя злоупотреблять, не рискуя «перерождением империалистической войны в гражданскую».

Однако при любой смене настроений новая революция в России более похожа на искусственно нагнетаемый миф, удобный для обделывания собственных дел в политике, но вредный для политики власти в целом. Невооруженным глазом видно, как революционизирует ситуацию именно контрреволюционная активность режима. Власть (точнее, ее политтехнологическая обслуга) сама кует кадры оппозиции, сама создает мотивы для консолидации и структурирования фронды, сама организует поводы и полигоны для обучающих маневров протеста в условиях, приближающихся к боевым.

Когда возмущение общественности вызывает строительство элитного жилья в тени храма, уничтожающего сквер, все ясно. История, конечно, скверная, но понятная: у симбиоза инвесторов и местных властей в буквальном смысле слова выхватывают из горла уже почти проглоченный кусок. Поэтому возню вокруг проекта продолжают, даже после недвусмысленных сигналов из центра. Свой, местный, шкурный интерес куда ближе к телу, чем позиция и интересы московского руководства. То же с элитной помойкой, уничтожающей малую родину целых поселений: конкретный бизнес-план дочерней структуры важнее общей политической стратегии.

Для вершин нашей вертикали невроз, вызываемый призраками революции, скорее относится к рискам с крайне малой вероятностью, но и с неприемлемым ущербом. Совладать с этим неврозом было бы куда проще, если бы не интересы средних и низовых звеньев властной вертикали, делающих на страшилках русского бунта карьеры и деньги, – причем делающих это вполне осмысленно и беспощадно. Так для НАТО и западных спецслужб выгодно подогревать версии растущей угрозы из России, но и у нас внутри страны есть множество групп интересов и целых институций, заинтересованных в нагнетании угрозы внутренней. Это опасно для самого режима, поскольку страшилки такого рода имеют свойство материализовываться: пугало бунта оживает. Если кто и приведет страну к революции, то не блогеры или оппозиционные СМИ, а само воинство контрреволюции, для которого внутреннее напряжение – единственно благотворная среда существования.

Пропаганда на допинге

Как ни странно, это в большей степени относится к идеологическому и пропагандистскому составу, чем, например, к Росгвардии. Проблема в том, что эта профессия при официозе на глазах вырождается до полной неконкурентоспособности. Какие программы могут создать и вести бойцы пропагандистского фронта после стольких лет ежедневной неравной битвы с подставленными оппонентами и с гигантским организационным гандикапом? Элементарные, но жесткие вопросы и контрдоводы способны выбивать эту гвардию из седла: один несостоявшийся ведущий в истерике изгоняет неудобного оппонента, сопровождая это детскими ругательствами прямо в эфире, другой просто ретируется из студии, предоставляя другим заканчивать передачу. Более опытные товарищи выезжают на относительном умении не допускать таких ситуаций или делать вид, что их не было. Однако и мэтры этого жанра к какой-либо полемике не в своем эфире и не на своих условиях абсолютно непригодны: их тут же размажут до полной потери остатков лица. При этом понятно, что в мирной тележурналистике из этих бойцов со слишком закаленными манерами не получится не только Малахова, но и Гордона. Поэтому вечный бой, а покой снится только в ночных кошмарах.

Все это похоже на боксерский поединок, в котором один из бойцов выходит на ринг в трусиках, перчатках и со связанными руками, а другой – в шлеме ОМОНа и в сопровождении братвы с бейсбольными битами, еще и на допинге (некоторые особо яркие эпизоды разыгрываются будто под веществами). И это не просто типовая модель политических ток-шоу на российском ТВ – это модель всей нашей идеологической работы и борьбы, бойцы которой не блещут ничем, кроме готовности затыкать рты оппонентам в масштабе страны. Отсюда бесконечные инициативы, связанные с максимально возможной блокировкой самовыражения общества. Это слишком напоминает полемику советских диссидентов с советской властью: мы им аргумент – они нам статью, мы им довод – они нам срок. С той лишь разницей, что сейчас готовых статей не хватает, а информационная среда даже технически крайне либерализована, поэтому «возражать» оппозиции приходится целыми законами. Авторы такого рода легислатур уже составляют целое законотворческое амплуа.

истинный адресат

С точки зрения политической теории и реальной политики совершенно некорректно рассматривать дискурс оппозиции изолированно от дискурса власти. Это всегда связанная пара. Если собственный дискурс власти имеет силу и убедителен, то и оппозиции может быть дозволено достаточно свободное самовыражение. И наоборот.

В нашем случае наращивание усилий по затыканию ртов свидетельствует прежде всего о деградации собственной идеологической повестки власти, а в конечном счете и самой обсуждаемой реальности. Запас прочности у теневой идеологии власти еще очень большой, но уже есть ощущение, будто что-то идет сильно не так. Каждая такая законодательная инициатива – это своего рода зеркало режима или его же чистосердечное признание. Если законодатель вводит, мягко говоря, странноватые санкции за неуважение к власти, значит, сама обслуга режима в глубине того места, где у людей расположена душа, понимает: неуважение заслуженно и будет выражено во все менее нормативной лексике. Если криминализируется пересмотр каких-либо исторических актов, значит, в ближайшее время сама власть займется таким пересмотром, причем в такой уязвимой форме, что остается только вовсе исключить обсуждение опасной темы.

Зачем режиму оставлять такие следы в истории, совершенно непонятно: никто не хочет остаться посмешищем в глазах потомков, да и разборчивых современников тоже. Но проблема в другом. Опасность не столько в том, что народ что-то новое узнает о режиме или вожде, сколько в том, что сам вождь может увидеть, что его сплошь и рядом обслуживают халтурно и бездарно. У этих страхов глаза не просто велики – это ужас, куда больший, чем смутное предчувствие революционных ситуаций. Если что, бойцы идеологического фронта первыми сбегут или переметнутся. Но пока еще машина доения режима работает, остается усилиями внутреннего пиара любой ценой делать вид, будто технологи и их технологии работают с небывалым эффектом. Это тем более проходит, что прекрасная маркиза и сама обманываться рада.

Автор — директор Центра исследований идеологических процессов