Почему москвичи вышли в карантин из дома

10 апреля мэр Москвы Сергей Собянин объявил об ужесточении карантинных мер, следом то же самое сделал губернатор Подмосковья Андрей Воробьев. Сами ограничения и штрафы за их нарушение власти Москвы приняли еще 2 апреля, но тогда же Собянин сказал, что пока их вводить не будут, так как большинство жителей столицы добросовестно выполняют требование оставаться дома. Однако с тех пор власти обнаружили, что «не все соблюдают установленные ограничения», как выразился Собянин. Как заметила его заместитель по вопросам социального развития Анастасия Ракова, москвичи «немного расслабились и начали пренебрегать правилами».

Низкая сознательность – так считают московские благоустроители, но для понимания происходящего едва ли полезно все сводить к этой единственной и далеко не основной причине.

Начать с того, что индикатором ухудшающейся ситуации в Москве для властей стало, конечно, не количество людей на улицах и даже не количество выявленных больных COVID-19, хотя рост за пять дней впечатляет: на 74% с 4484 инфицированных в понедельник, 6 апреля, до 7822 в пятницу, 10 апреля (понятно, что это зависит еще и от охвата тестирования и качества российских тестов). Инкубационный период у этого вируса – до двух недель, так что нынешний прирост с большой вероятностью – следствие поведения москвичей и в тот период, когда власти Москвы говорили, что довольны сознательностью москвичей.

Открыло властям глаза на серьезность ситуации то, что начало твориться в больницах, полагает социолог Элла Панеях. Как сказал 11 апреля представитель президента Дмитрий Песков, наплыв больных очень большой: «Больницы, мы видим, в Москве работают чрезвычайно напряженно, в героическом, авральном режиме» (цитата по Reuters). И это когда Москва, как откровенно сказал в пятницу Собянин, пока находится у подножия пика распространения коронавируса. 

Больницы в Москве сейчас перегружены частично из-за того, что все больше людей, очевидно, заболевают COVID-19, а частично – из-за, похоже, ошибочной политики, выбранной московскими властями в начале эпидемии. В больницы стали свозить всех выявленных с новым коронавирусом, хотя подавляющему числу было нечего там делать. Инфицированных искали под фонарем, проверяя всех прилетевших из-за границы и отказывая в тестах всем остальным.

А с неподтвержденным диагнозом свозили в неперепрофилированные больницы, где они заражали остальных. И когда реально нуждающихся с  коронавирусом стало много, больницы досрочно оказались забиты. Пока ситуация обусловлена во многом слабым текущим медицинским менеджментом – не говоря уже о сокращении больниц в ходе реформы здравоохранения. Серьезно больных, которым нужна помощь в стационаре, еще не много, но медицинская система трещит по швам уже сейчас, что, конечно, не на шутку встревожило власти. 

Единственный выход в такой ситуации – максимально растянуть кривую заболеваемости, а значит, усилить карантинные меры. Но создать положительные стимулы для людей сидеть по домам власти не способны с той скоростью, с какой это нужно делать, считает Панеях. У 60–70% людей в России нет сбережений, как следствие, у рассаженных по домам очень быстро кончаются деньги. А людей, которым перестали платить или резко снизили зарплаты, заметно больше, чем в Италии. 

Правительство быстро раздать деньги людям и бизнесу как минимум точно не может (все слишком зарегулировано), даже если было бы не против. То есть доплатить людям, чтобы им было выгодно сидеть дома, власти не могут. Им остается пытаться решать проблемы в системе здравоохранения, что как-то удается, и угрозами держать людей дома.

Жители Москвы после недели самоизоляции в четверг, 9 апреля (потеплело до +14°), вышли гулять на улицы, отмечает Русская служба Би-би-си. Если 5 апреля, в воскресенье, индекс самоизоляции по «Яндексу» составлял 4 балла («на улицах почти никого»), то все последующие дни он был в среднем до 3 баллов («на улицах много людей»). В четверг же индекс упал до 2,9 – низшего значения с 28 марта. А оперативный штаб по коронавирусу в Москве сообщил со ссылкой на данные сотовых операторов, что днем 10 апреля из дома более чем на шесть часов выходило 3,5 млн жителей Москвы, еще 4,4 млн человек находились дома («и демонстрировали ответственный подход к режиму самоизоляции»).

Из 3,5 млн немало выезжали на работу. 3 апреля вице-мэр Москвы Владимир Ефимов говорил, что на предыдущей неделе вышли на рабочие места около 3 млн человек, еще примерно столько же трудились удаленно (цитата по ТАСС). И это явно не все, кто продолжал работать. Но допустим, что 500 000 человек в пятницу где-то гуляли больше шести часов – это немало, но явное меньшинство в сравнении с теми, кто сознательно соблюдает карантинные меры (в Москве, вероятно, живет около 15 млн человек). Кто эти люди и что ими движет?

Сведений, чтобы можно было что-то утверждать, нет, но для обоснованных предположений достаточно. Во-первых, вводя принудительную самоизоляцию, власти пошли на сильное вмешательство в межличностные отношения людей – сферу, в которую государство обычно не вмешивается, отмечает социолог Алексей Левинсон из «Левада-центра». Это было неожиданно для общества, и не все приветствуют нарушение их приватной зоны, когда власти заставляют удалить из общения тех, кого люди считают близкими, и вообще вынуждают их нарушить давно сложившиеся правила поведения и общения друг с другом. Те, кто не соблюдает требований властей, не считают себя нарушителями, полагает Левинсон, они, напротив, считают себя соблюдающими некие человеческие законы и правила (помогаю тем, кому хочу помогать; общаюсь с теми, кто мне близок). 

Второе, кто-то действительно поступает легкомысленно – как те, кто переходит улицу в неположенном месте, зная, что нарушают правила (но считая, что сами оценивают риски). Но их не больше и не меньше, чем, например, в европейских странах, где немало людей штрафуют за нарушения карантинных мер.

Третье – это кажущаяся необоснованность требований самоизоляции, полагает Левинсон. Подавляющее большинство россиян – около 90% в опросах «Левада-центра» – считают себя ответственными за семью, уверены, что могут влиять на то, что в ней происходит. Считать их безответственными было бы заблуждением. Но людям ограничения, введенные властями, кажутся не сообразными с уровнем опасности, которого люди не осознают. В России нет того, что рассказывают масс-медиа о событиях в Европе или США, – гробов на улицах; еще только появились очереди в больницы из карет скорой помощи. Страшного не было видно, резкие превентивные меры люди выполняли несколько дней, но результата этих чрезвычайных действий не видели. То, что именно поэтому ситуация не так плоха, как могла бы быть, сознание часто не убеждает. Как следствие, сдерживать себя горожанам становится невозможно.

Наконец, предупреждения исходят от представителей государства, а на доверии к этим словам сказываются отношение к власти и уровень достатка людей. У менее зажиточных, среди которых много пенсионеров и людей в возрасте, доверия к словам представителей власти больше. Чем люди старше, тем ниже доля тех, кто в качестве источника информации использует интернет, а выше доля тех, для кого основной источник информации – телевидение, констатирует Левинсон. Для кого телевизор – основной канал информации, а он контролируется властями. У молодежи, которая и в среднем богаче людей в возрасте, в приоритете каналы информации, где много дискурсов, соперничающих с провластными. Они свободнее в передвижении, скептичнее к карантинным ограничениям властей.

Люди привыкли, что их обманывают власти, когда хотят добиться от них какого-то поведения и когда их убеждают сидеть дома, то подозревают, что это делается для удобства контроля, считает Панеях. А сами власти подают плохой пример – нет на телевидении политиков в масках, большинство публично нарушает те самые условия самоизоляции, которые предписаны. От людей потребовалось быстро изменить свою рутинную жизнь – что требует ресурсов, жилищных условий, умственных усилий, полезной и заслуживающей доверия информации. Но нередко этого просто нет.